В сутках двадцать четыре часа
Шрифт:
В слоновнике первой успокоилась громадная слониха. Увидев женщину, а с ней людей, которые пришли им на помощь, она закачала головой, подняла правую ногу и протянула хобот.
— Чего это она? — посторонился Зинченко. — Как бы не хватила. Ногой вдарит — и дух вон.
— Теперь не тронет, — успокоила женщина. — Это она здоровается. Сколько лет ее обхаживаю, меня признала.
Как за руку, она огромную слониху взяла за хобот, и та послушно пошла за ней. Повинуясь инстинкту, следом за ними вышли остальные животные. Ведь на воле, в джунглях, самка,
На улице слоны совсем успокоились, и их отвели в безопасное место.
Когда Бобков прибежал к слоновнику, там стояла не жара, а настоящее пекло. Козинец и Зинченко уже самоотверженно сражались с огнем. По-другому их работу не назовешь. Они, отыскав поливальные шланги, не переставая поливали водой стены помещения. Отстоять слоновник от огня оказалось делом не простым.
Едва коснувшись стены, струя тотчас превращалась в пар, который, перемешиваясь с дымом, еще плотнее заволакивал зоопарк.
Пожарные, видимо, сюда не могли приехать, было не до зверей. В Москве полыхал не один пожар, из горящих домов они спасали людей. Поэтому сотрудникам милиции приходилось рассчитывать только на свои силы.
Василий Козинец бесстрашно забрался на крышу слоновника. Ему подали шланг, и он им ловко орудовал. Однако жара доставала милиционера и там, наверху. Чтобы не вспыхнула одежда, ему пришлось обливаться из шланга водой.
— Попытайтесь дать воду на заднюю стену! — крикнул Козинец. — Я туда не достаю.
Бобков решил, что это лучше всего можно будет сделать из огнетушителя. Он было направился по аллее, но внезапно за собой не то что услыхал — почувствовал в кустах подозрительное движение. Сработала профессиональная привычка. Схватив пулемет, он обернулся, чтобы ударить очередью. На Бобкова из темноты надвигалось что-то огромное, живое. Вот когда пригодился пулемет! Но в последнее мгновение что-то удержало Бобкова от стрельбы.
Привыкнув к темноте, он узнал старую слониху и невольно попятился. Зверь, подняв хобот, воинственно шел на него. Слониха осторожно обошла Бобкова, приблизилась к помещению, из хобота выпустила сильную струю на дымящуюся стену. Словно в раздумье, постояла какое-то время, повернулась к огню лопоухой головой, полюбовалась на свою работу и отошла.
Повидавшие всякое за свою службу, сотрудники милиции да и остальные несказанно удивились слону-пожарному.
К слонихе подошла женщина, окликнула и, прижавшись к морщинистой щеке, погладила, сказала что-то ласковое. Слов Бобков не разобрал, но заметил, как слониха, опустив хобот, неподвижно слушала женщину. И в знак согласия покачивала головой, медленно переступая, направилась снова к пруду.
— Теперь нам легче будет! — крикнул Бобков товарищам. Его поняли, и все засмеялись.
— Как бы они все втроем… — сетовал Зинченко. — Тогда и пожарной машины не надо.
Но другие слоны почему-то в тушении пожара не участвовали. Может, слониха работала до зоопарка в цирке, и ее там обучили тушить огонь? Но этого никто не знал.
Воду
— Умница! — похвалила слониху женщина. — Можно и песком.
Животное работало на пожаре солидно, не спеша, как бы понимая важность происходящего. Поощряемая служительницей, набрала полный хобот песку и с силой выдула на тлеющие доски.
Работа нравилась слонихе. За доброе отношение людей она у всех на виду усердно тушила огонь и делала это, судя по всему, с интересом. Пламя вовсе ее не пугало, в этом Бобков окончательно убедился.
Так, на дымившуюся постройку через равные промежутки времени слониха хоботом выливала, выдувала несколько ведер воды или песка, а на крыше все еще находился Козинец. Он рукой и голосом показывал слонихе на заднюю стенку, и та аккуратно выполняла его просьбы. Под дружным натиском огонь угасал…
Корнилов с Бобковым под утро еще раз обошли территорию зоопарка, убедились, что никто из его четвероногих обитателей не пострадал. И только после этого сотрудники ушли в райотдел.
Все военные годы Московский зоопарк работал, неся людям радость от встреч с братьями меньшими.
В сутках двадцать четыре часа
Понятие времени у майора милиции Леонида Вайнера сместилось: давно не было выходных и даже перерывов на обед. У него, старшего оперативного уполномоченного Московского уголовного розыска, все двадцать четыре часа в сутках слились в единый поток действий. Часто дело, начатое сегодня, переходило на другие сутки.
Наступившая очередная неделя вроде ничем не приметная, а Леонид вернулся домой только в пятницу, и то уже под утро. Сунул пистолет под подушку. Разогревать чайник не стал, выпил остывшего чаю. Завел будильник, снял сапоги, повесил пиджак на спинку стула. Присел на кровать, привалился к подушке, подняться сил уже не было, словно в глубокую яму провалился.
Ошалело загремел будильник, Леонид дотянулся до него не вставая с кровати, приглушил звонок. Он никак не мог освободиться от сна. Не так уж плохо, поспал — четыре часа. На то, чтобы побриться и позавтракать, у него оставалось пятнадцать минут.
И снова на службу. К такому распорядку дома привыкли. Ни мать, ни жена давно не спрашивали Леонида, когда он вернется. Да если бы он и хотел, не смог бы сказать родным что-то определенное. Будучи с детства аккуратным, на первых порах пытался обещать родным и даже называл час, к которому будет дома. Но вскоре сам убедился, что ничего путного из этого не получится, а дома лишнее волнение.
Служебное задание — оно и есть задание, по минутам не распишешь — он же оперативный сотрудник милиции. Спрашивали товарищи у Леонида, какие задания он считает простыми, а какие трудными. Улыбался, но отвечал односложно: «Да кто же их знает». И разговора дальше не продолжал, словно этим все было сказано.