В свете старого софита
Шрифт:
А мне всё нужно было записать на бумаге, прописать все оттенки, все «корючки». Только написав на бумаге, я начинала это видеть и чувствовать. Всё-таки я – бумажный человек…
И вот что интересно: Жан-Кристоф в жизни был жутко застенчив, но когда он начинал двигаться, что-то показывать – его застенчивость тут же испарялась. Погружаясь в свою стихию – стихию пластики – он был очень уверен в себе. Буквально как рыба в воде.
У меня же где-то внутри всегда сидело какое-то смущение, и я должна была его постоянно преодолевать. Только когда я репетировала совершенно одна, в маленьком тёмном клубе
Но я утешала себя, что уверенность – вещь наживная. Всё-таки Жан-Кристоф был старше меня и занимался пантомимой уже лет шесть.
– Если хочешь в профессионалы – нужен «паровоз». Вот Слава это понимает, – говорит мне нравоучительно Бойко.
Славка Самохин репетирует номер под названием «Мальчиш-кибальчиш». Под революционную музыку «Эй, тачанка-ростовчанка» бегает по сцене в чёрном трико, в будёновке на голове и размахивает красным флагом. Идейно выдержанный номер.
– Слава хочет на профессиональную сцену. Он правильно начинает. Вот Боря Амарантов, когда начинал, сделал номер «Мечта империалиста». Жонглировал бомбами. Гротесково, зло, ярко. Сразу видно: наш человек, советский, правильно мыслящий. Ему можно доверять. После этого можно себе позволить и лирику, и философию. Главное – правильно начать. Должен быть щит, прикрытие. Иными словами – «паровоз». Он потащит за собой состав.
– А Енгибаров? У него никаких «паровозов» нет. И никогда не было.
– Вот поэтому он всю жизнь и ездит по провинции. А другие, не такие талантливые, но зато умные – по парижам. Да что я тебе рассказываю, ты сама лучше меня знаешь. А теперь, где твой Енгибаров?
– На гастролях. В Сибири.
– Вот то-то и оно: в Сибири…
– Анатолий Иванович, неужели вы действительно верите в то, что главное – это «паровоз»?
– Не верю, а знаю. Знаю, что без этого – никак. Ты способная девчонка, но то, что ты мне показывала, это такая депрессуха…
– Что?!
– Тоска зелёная, вот что! Цирк, эстрада – весёлое искусство. Людям хочется радости, в жизни её не так уж много. Поэтому люди идут в цирк, в театр, неужели непонятно? А ты гонишь тоску! Кому это надо?
– Почему вы ИДЕЮ, МЫСЛЬ называете тоской? А как же Енгибаров?
– У Енгибарова всё по законам жанра построено. У него такие корючки – закачаешься! Да ты сама знаешь.
– У меня тоже есть корючки. Я ещё больше придумаю. Чтобы было смешно. Но «паровозов» у меня не будет!
– Послушай, мне даже любопытно, чего ты добьёшься своим упрямством. Посмотрим: удастся ли тебе пробить стены?
Чего я добиваюсь своим упрямством? Только одного – права быть собой. Когда жизнь предлагает мне делать что-то не моё, а чужое – во мне всё бунтует и встаёт на дыбы. Кажется, каждый атом во мне вопит: «Нет! Не хочу! Не буду!»
Просто я так устроена, и ничего с этим не поделаешь, матушка-природа меня такой сотворила: я могу делать только СВОЁ. Я могу делать только то, что рождается из глубины моей
…С той весны, с того разговора прошло много лет. «Посмотрим, удастся ли тебе пробить стены?» – спросил меня Анатолий Иванович, и в голосе его звучала плохо скрываемая ирония опытного, тёртого человека, глядящего на меня как на наивную прожектёрку, не знающую реальной жизни…
Так удалось ли мне пробить стены? – нетерпеливо спросите вы. И я вам отвечу: можно тратить свою энергию на пробивание стен враждебного тебе мира. А можно – создавать СВОЙ мир. Я выбрала – второе. Ведь за стенами – другие стены. Пробивай, не пробивай… Помните енгибаровскую пантомиму «Клетка»? Человек раздвигает прутья клетки, выходит из неё на свободу и… – обнаруживает, что он – всё равно в клетке! Только большего размера. Но всё равно в клетке! Человек опять раздвигает прутья – и вновь выходит на свободу – и вновь обнаруживает себя в клетке! – и так до потери сил, до полного изнеможения и отчаяния…
А можно – создать СВОЙ мир. На манеже тринадцати метров в диаметре. Или на листке бумаги. В своём маленьком доме. В своём огромном сердце. Свой мир. Где нет глухих стен и железных прутьев. Где свобода, творчество и любовь.
Да, такой параллельный мир…
И я думаю, что мне это удалось. Я даже уверена в этом.
…Я вспоминаю скрипучую, морозную, яркую зиму семьдесят второго года, и как я репетировала, как сумасшедшая, как заведённая: в холодном репетиционном зале на ВДНХ, в Доме культуры на Бауманской, во Дворце «Москворечье», в старом клубике в Марьиной роще…
И что же, спросите вы, всё это – напрасно, впустую?…
Да нет же! Напрасно ничего не бывает. Все усилия дают результат. Если не в настоящем – то в будущем, это уж точно. Надо только досмотреть цепочку событий до конца…
И если б мне кто-нибудь сказал тогда, что пройдёт всего… четверть века, и я выйду на манеж… на свой манеж, сшитый собственными руками… и сыграю спектакль, посвящённый Моему Клоуну… а потом ещё один… и ещё… И стихи будут в моих спектаклях, и пантомима – всё, как я и думала… и не одна я буду на своём манеже, а со своей маленькой дочкой… со своим маленьким, весёлым клоуном… со своей самой лучшей на свете партнёршей!
…Да, всегда надо досмотреть цепочку событий до конца…
Весной пишу письмо в Литинститут – поэту Евгению Долматовскому. Спрашиваю его напрямик: стоит ли мне присылать стихи вновь? И по какой причине мне их возвращают? Ответ, на удивление, пришёл очень быстро – добрый и по-отечески мягкий. Письмо было написано от руки, почерк аккуратный и какой-то уютный. Но… вновь упрёки в том, что подражаю тому-то и тому-то. И вряд ли стоит подаваться в очередной раз на конкурс… вряд ли ответ будет положительным. Хотя решать, конечно, мне.