В те дни на Востоке
Шрифт:
С восточной стороны послышался шум моторов. К аэродрому приближались самолеты. Они шли с небольшими интервалами. Перовский насчитал семь машин. На плоскостях головного самолета ярко выделялись красные звезды. Он начал снижаться и сходу пошел на посадку. Только успел приземлиться, как опустился другой, третий.
Машины еще совершали пробежку, еще вращались винты, а десантники в пятнистых комбинезонах уже выскакивали из самолетов и спешили к объектам. Японцы, охранявшие аэродром, настолько растерялись, что не оказали никакого сопротивления.
Группа во главе
– Мы все предусмотрели, товарищ генерал, – сказал Перовский. Через несколько минут машины с десантниками мчались в Харбин.
На передней ехал Перовский, на следующей – подполковник Забелин.
Шелехов с группой остался на аэродроме. Дав радиограмму командующему фронтом о благополучной высадке десанта, он в сопровождении консула направился в помещение, где находились японские генералы. Увидев представителя советского командования, они встали, склонили головы в глубоком поклоне. Приземистые, в желто-зеленых мундирах, они выглядели угрюмыми, подавленными. Этого состояния не могли скрыть и фальшивые улыбки, появившиеся на их лицах.
Вперед вышел сутулый генерал с многочисленными наградами. Приложив руку к груди, он сказал на русском языке.
– Я есть начальник штаба Квантунской армии, генерал-лейтенант Хата. А это есть представители моего штаба и харбинского гарнизона, – показал он на остальных генералов и офицеров. Потом остановил взгляд на Шелехове: – А вы есть кто?
– Перед вами особоуполномоченный военного совета первого Дальневосточного фронта тенерал-майор Шелехов, – отрекомендовал консул.
Хата учтиво улыбнулся.
– Очень хорошо, господин генерал.
– Вы нам желаете что-то передать? – спросил Шелехов.
– Я прибыл по поручению генерала Ямада, чтобы встретиться с представителями советского командования.
Хата действительно имел задание командующего Квантунской армии прибыть в Харбин, распустить все резервные войска, уничтожить документы, чтобы скрыть численность армии и ее вооружение, а затем уже встретиться с советским командованием. Хата рассчитывал, что встреча состоится не раньше недели, а она произошла на второй день.
– Насколько я понял, вы намерены начать с нами разговор о капитуляции? – уточнил Шелехов.
– Это не есть так, – хитровато прищурился генерал. – Мы намерены вести с вами переговоры о перемирии.
Шелехов посуровел. Он знал, что японцы будут торговаться, поэтому сразу же сменил тон:
– Поздно, господин генерал! Разговор у нас с вами один: безоговорочная капитуляция.
Хата нехотя выдавил:
– Да, это есть так…
– О капитуляции всей Квантунской армии вы будете вести переговоры с главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке маршалом Василевским, куда вылетите на нашем самолете завтра в семь ноль-ноль. А сегодня мы поведем речь о сдаче в плен войск харбинской зоны. Вот наши условия
Хата поднес к очкам лист машинописного текста и долго «пережевывал» его, словно черствый кусок хлеба. Затем обменялся мнениями со своими генералами и попросил три часа на подготовку к ответу.
– Пожалуйста. Мы будем вас ждать в резиденции советского консула к 23–00. До скорого свидания, – сказал Шелехов и вместе с консулом отправился в город.
А десантники тем временем действовали в Харбине. Согласно плану, первым объектом была японская военная миссия. Туда направилась группа во главе с Забелиным и Перовским. Другая группа поспешила к зданию жандармерии.
Двери парадного входа в военную миссию были закрыты, хотя сотрудники находились на своих рабочих местах. На стук вышел японец с кобурой на ремне поверх мундира. Перовский попросил его вызвать заместителя генерала Акикусы. Вышел полковник. Увидев незнакомых людей в касках, с автоматами, он оторопел.
Перовский представил ему Забелина.
Подполковник шагнул вперед, приложил руку к каске.
– Но-о, господин подполковник, о капитуляции еще не было высочайшего указа. Речь шла только о прекращении военных действий.
– Не подчинитесь, мы вынуждены будем применить оружие, – твердо заявил Забелин.
Полковник, опустив голову, медленно открыл дверь…
Теперь на очереди была городская радиостанция. Перовский взял с собой пятерых автоматчиков и поехал на Бульварный проспект. Как и в обычные дни у парадных дверей трехэтажного здания стоял часовой с винтовкой. Перовский подошел к нему с двумя десантниками в маскхалатах, попросил вызвать дежурного администратора. Часовой повернулся к окну, постучал. Мгновение – и десантники изъяли у него винтовку. На его место встал советский часовой с автоматом.
Из вестибюля вышел пожилой японец в штатском. Обычно при встрече с Перовским он любил о чем-нибудь поболтать на русском языке, показывая этим, что хорошо знает, его. И сейчас он почтительно раскланялся.
– Здрасти, Виктор Иваныч, – и вдруг осекся, недоуменно посматривая на часового с автоматом.
– Власть сменилась, Тахакаси-сан. В Харбин вступили советские войска, – пояснил Перовский.
– Я все, все поняла, – Тахакаси попятился к двери.
Все вошли в вестибюль. Перовский с десантниками направился по коридору в радиостудию. Открыв дверь, он увидел сидевших около стола двух русских парней, работавших дикторами. Из контрольных динамиков слышались бравурные звуки японских маршей.
– Что хотели, Виктор Иванович? – спросил один из дикторов с пышной шевелюрой Николай Мочалов.
– Я пришел, друзья, чтобы сообщить людям о чрезвычайном событии нашего времени – в Харбин вступили советские войска. – И, открыв дверь, пригласил десантников.
Дикторы, никогда не видевшие красноармейцев, так растерялись, что просто окаменели. Но тут заговорил десантник.
– Товарищи, а закурить здесь можно?
– Конечно, конечно, – закивали парни, впервые услышав такое непривычное обращение к себе.