В те дни на Востоке
Шрифт:
Вдали, подпирая синее небо, громоздились каменистые скалы. А над ними, в лучах полуденного солнца, дремали белесые тучи, бросая на лесистые склоны темные расплывчатые тени…
Сутки назад по этому пути ушел один из полков бригады Хирота. Наши дозоры передавали, что японцы двигались где-то далеко и ничем, кроме следов, – костей сушеной рыбы, консервных банок – о себе не напоминали.
…Первый батальон, шедший в голове колонны, поднялся на небольшую гряду. Перевалив ее, дорога опустилась в ущелье, подвела к бурной речке, через которую не было моста. Солдатам пришлось снимать обувь,
До гребня высокого отрога оставалось рукой подать, но подъем был крут. Арышев слез с лошади, взял под уздцы. Монгольские кони, тащившие повозки, падали на колени и с помощью солдат взбирались на кручи. У самого гребня дорога прижалась к скале над глубоким обрывом. Бронебойщики осторожно провели своих коней. А пулеметчикам не повезло. Ездовой одной повозки хлестнул остановившихся лошадей, те рванули в сторону – колеса сорвались со скалы, и повозка, груженная боеприпасами, полетела в пропасть, увлекая за собой дико ржащих лошадей.
После этого случая солдаты не оставляли на произвол ни одной повозки, пушки, машины. Помогали друг другу взбираться на кручи. А узкие опасные места расширяли с помощью взрывчатки…
И вот батальон на гребне перевала. Гребень был вымощен неровными глыбами, местами поросшими зеленым мхом. Некоторые камни, будто обрызганные известью, пестрели от птичьего помета.
– Какая высочина! Аж дух захватывает, – дивился Вавилов. – А тучи-то хоть рукой доставай!
Неподалеку со скал поднялись две большие птицы.
– Смотрите – орлы! – закричал Степной. – Вот где они живут – не доберешься.
– А мы вот добрались! – сказал Данилов.
– Какая красотища! Какой обзор! – восхищался Веселов. – Километров на сто кругом все видно.
«Велик же ты, батюшка Хинган! – размышлял Арышев. – На сотни километров разбросал свои руки и ноги – кряжи, отроги и гряды. Сколько отважных путников видел ты на своем веку! Может, когда-то здесь проходили и наши деды, возвращаясь от павших твердынь Порт-Артура! А свет какой: дымчатый, сиреневый, синий. Синегорье. Точно, Синегорье».
«Сколько еще таких перевалов впереди? – думал Сидоров. – Одолеем ли? Должны!»
Тяжел был подъем, но и спуск оказался нелегким. Повозки и пушки притормаживали с помощью толстых ваг, вставленных в колеса. А машины опускали на тросах.
Пока полк скатывался в ущелье, скрылись очертания гор. В небе низко стояли звезды, как в морозную ночь… Путь солдатам преградил бурный поток, который вброд переходить было опасно.
Подъехал командир полка. Посовещавшись с офицерами, Миронов приказал сделать привал на ночевку, а саперам – соорудить к утру переправу.
Сидоров проснулся от сильного грохота. Ему показалось, что японцы открыли артогонь. Но, вслушиваясь, он понял, что это грозовые разряды. Они неслись с гор и эхом перекатывались по глубоким ущельям. По палатке хлестал дождь. Вот чего боялся комбат! Дождь мог вздуть ручьи и речки. И тогда не выберешься отсюда, не поднимешься на перевал. Капитан щелкнул фонариком, посмотрел на часы. Было четыре часа.
В пять сыграли подъем.
Ливень не прекращался. В ущелье было мрачно,
Солдаты вытягивали повозки, стелили гати для машин…
К полудню туман начал рассеиваться, оседать, цепляясь за скалы. Небо светлело. Дождь перестал. Повеселели бойцы, поживее стали двигаться. В колоннах шел бойкий разговор.
– Видно, не догнать нам самураев.
– У них же кавалерийский полк. Поди уж за Хинган удрапали.
…В первый день японцы не очень спешили, ждали подхода основных сил бригады. Но когда узнали, что за ними следуют русские, поняли – с бригадой что-то случилось и пошли быстрее, чтобы влиться в части, которые заняли оборону за Хинганом.
В полдень следующего дня полк спускался с последнего перевала. И тут внезапно разразилась стрельба. Быков, возглавляющий головную заставу, слез с лошади, отошел в сторону от дороги. Раздвинув ветви орешника, взглянул в бинокль. В долине, около речушки, приютилось небольшое китайское село. За серыми глинобитными фанзами пестрели плетни огородов. С окраины бил пулемет.
Быков послал Савушкина с Джумадиловым. По мелкому кустарнику они подобрались к пулемету и кинули гранаты. Стрельба смолкла. Но как только застава подошла к окраине села, заговорил другой пулемет. Бойцы прокрались огородами, обезвредили и его.
Полк вошел в село. На узкую улицу высыпали китайцы, прятавшиеся в фанзах и огородах. Они дружно кричали свое приветственное слово: «Шанго!»
Мужчины были в заплатанных штанах, некоторые босиком. Женщины – в черных брюках из дабы, в деревянных гетах. Тут же шныряли дети.
– Санго! Санго! – верещали они, прыгая рядом с проходившими подразделениями и машинами.
Неожиданно один мальчик упал. Из толпы вырвались тревожные крики.
Шофер остановил машину. Подошли солдаты и офицеры. Мальчик лет семи лежал вниз лицом, с виска струйкой бежала кровь. Оказывается, его ударило концом размотавшейся цепи, которая была надета на колесо автомашины – для лучшей ее проходимости.
Подъехал комбат. Около мальчика на коленях стоял отец в старой соломенной шляпе, с реденькой бородкой и впалыми щеками. Выяснив, что шофер не виноват, Сидоров стал объяснять китайцу, как это произошло.
– Моя понимай, капитан. Ваша не виновата… Комбат отозвал Арышева.
– Останьтесь здесь с тремя-четырьмя бойцами, похороните мальчишку. Потом догоните нас.
Роты еще проходили по селу, когда Старков взял на руки мальчика и понес в фанзу. Впереди шел китаец, позади – Степной и Арышев. Через разрушенную глинобитную стену китаец провел солдат во двор и пригласил в фанзу. Они зашли в тесную, прихожую, потом в большую комнату. Старков положил мальчика на кан, похожий на нары. Сбитый из глины, кан тянулся вдоль стены. В конце его был вмазая котел с плитой для приготовления пищи. На кане лежали двое грудных детей, прикрытых тряпьем. Около них сидела мать с исхудалым лицом и коротко подстриженными волосами. Увидев мертвого сына, она всхлипнула. Муж начал утешать ее что-то объяснять.