В те дни на Востоке
Шрифт:
До рассвета посты были обезврежены. Вся полнота власти в станице перешла в руки атамана Попова.
– Держись, Петр Павлович. Готовься к встрече советских гостей, – наказывал Василий.
– Советские-то теперь не так страшны, как японцы. Эти вот знают, что мы тут сотворили, и нагрянут.
– Не до этого им теперь… Самим бы спастись.
На востоке заалел горизонт, когда к бензохранилищу подошли автомашины. Резервисты начали грузить бочки с дизельным топливом, которого, к счастью, оказалось немало. Кроме двух
Погрузку закончили быстро, и Василий покинул станицу. Он ехал на передней машине, чувствовал себя на седьмом небе. Свершилось задуманное. В душе улеглись тревоги, и сразу же навалился сон: веки слипались, отказывался мыслить мозг. Но Василий не поддавался: надо было еще доставить горючее, передать танкистам. Парыгин, конечно, ждет его. Может, верит, а, может, не верит в его затею. Но ждать – не то, что действовать.
Однако и полковник не сидел без дела. Вчера вечером к резервистам прибыло подкрепление – японский батальон. Он занял позиции по соседству. Парыгин всполошился: японцы могли испортить все дело. Срочно созвав атаманов и пригласив советских танкистов, полковник принял разумное решение. В сумерках японцев атаковали: часть разоружили, а часть перебили.
…К двенадцати часам машины прибыли к подножью гор. Близко подъехать не позволило бездорожье. Пришлось далеко носить горючее в ведрах, баллонах, канистрах. Танкистам помогали резервисты.
Пока заправлялись, комбриг пригласил к себе Парыгина и Ямадзи. На брезенте, расстеленном на траве, стояли раскрытые мясные и рыбные консервы, лежал хлеб.
– Прошу за наш скромный стол, – пригласил комбриг. Он опустился на колени, разлил из фляжки спирт по кружкам. – За воинскую выручку.
Полковник выпил, смачно крякнул, достал складной вилкой кусочек мяса.
Парыгин посматривал на его окладистую бородку, задубелые тугие щеки и многочисленные награды.
– Нас изумляет, господин полковник, как ваши танки смогли пройти такой трудный перевал?
Комбриг прищурил шалые глаза.
– Об этом знаем только мы да Хинганские горы.
– А если без шуток, – допытывался Парыгин.
– Можно и без шуток, – посерьезнел Шестерин. – Нас выручала взаимная товарищеская помощь. На тросах спускались в ущелья, на тросах поднимались на кручи. И самое неприятное – сожгли все горючее.
Комбриг достал пачку папирос, предложил всем и закурил сам.
– Теперь вы скажите, если бы не наше превосходство в войне, решились бы помочь нам?
Парыгин неловко улыбнулся.
– Не стану душой кривить – помощи бы не было. Напротив, вступили бы с вами в бой.
Комбриг хмыкнул.
– Мы знали, что в данной ситуации у вас не было выбора. Однако это не умаляет того, что вы сделали.
– Мы старались, чтобы заслужить прощение родины.
– Значит, тосковали по России?
– Разумеется. Впрочем, моя тоска понятна,
Комбриг посмотрел на Василия, который сидел справа от него.
– Вы – русский?.. А как же оказались в Японии? Василий бросил недокуренную папироску, сорвал длинную травинку.
– Мать меня маленького увезла оттуда.
– Откуда?
– Из Владивостока, где мы жили.
Комбриг отвел в сторону взгляд, задумался. Ему вспоминалось, как в тревожном восемнадцатом году он ушел с отрядом партизан, оставив во Владивостоке молодую жену с сынишкой. Когда из Приморья изгнали интервентов, он не нашел жену и сына. Соседи рассказали, что она уехала с японским офицером. Он тяжело переживал эту потерю, долго не женился. Да и теперь, когда выросли две дочери, он не мог позабыть своего первенца. Сейчас, посматривая на этого молодого человека в японском мундире, Шестерин с волнением думал: «А что, если это мой Васятка? Волосы, как у меня светлые, рост высокий, только нос немножко вздернут».
– Как вас звать по-русски?
– Василий.
– А фамилия?
– Японская – Ямадзи, а русская – Шестерин.
У комбрига перехватило дыхание, из рук выпала папироска. Вскинув руки, он простонал:
– Вася-а! – и сжал в объятиях сына.
Все произошло так быстро и неожиданно, что Василий, ошеломленный, не смог произнести ни слова. Только ощущал, как горели от прикосновения косматой бороды щеки, билось во всю мощь сердце, а на лбу выступила испарина. Нужно было что-то сказать, а он еще не мог свыкнуться с мыслью, что этот бородатый, кряжистый человек – его отец.
– Ну, а мать жива? – разжав руки, спросил комбриг.
– Нет. Ямадзи скоро оставил ее. Она сильно тосковала по России, просила, чтобы нас отправили на родину. Но получила отказ и заболела. Перед смертью дала мне наказ, чтобы я во что бы то ни стало вернулся в Россию и отыскал вас.
– Не берусь судить, насколько она виновата. Теперь все прошло, жизнь ее наказала. А то, что с тобой встретились, это – чудо! Но, говорят, только на войне нереальное и становится реальным!
Полковник достал папиросу, запалил от зажигалки и не сводил глаз с Василия. Что же ему предпринять? Они могут больше не встретиться.
– Вася, ты хорошо японский знаешь?
– Так же, как русский.
– Вот и прекрасно. Будешь переводчиком у нас. Согласен?
– Если это можно, я – с радостью.
Подошел капитан, доложил, что бригада заправилась и готова выступить по своему маршруту. Все поднялись.
Комбриг подал на прощание руку Парыгину.
– Господин полковник, у меня к вам небольшая просьба. Сейчас вы уедете, появятся новые советские части и с нами будут по-иному разговаривать.