В те дни
Шрифт:
Но почему небо исчерчено клетками? Ах, да, ведь я в камере. А клетки — это решётка.
Рядом сидит пожилой мужчина в очках и держит на моём лбу полотенце, смоченное в холодной воде. Около него вижу ещё несколько незнакомых лиц.
— Лежите спокойно, товарищ! Вы в камере для подследственных политических… Меня зовут Лиепа, Карл Лиепа из Даугавпилса, — отвечает мужчина на мой немой вопрос.
Лиепа? О нём я слышал. Он арестован с месяц назад, на митинге в железнодорожном депо. Об этом сообщалось в газетах.
— Как? Значит, уже не охранка, — радостно восклицаю я.
— Нет, не охранка. Вы уже дома, в доброй, милой, хорошей тюрьме.
Все смеются. Я тоже не могу сдержать улыбки.
— Кстати, вам переслали привет… От Николая… Он тоже тут, через камеру, — сообщает Лиепа.
— Спасибо…
И вдруг вспоминаю: Эгон — провокатор!
— Слушайте, — тихо говорю я, — нужно немедленно что-то предпринять. Мне известно, кто провокатор, выдавший меня и других товарищей…
Лиепа внимательно выслушивает мой взволнованный рассказ и говорит;
— Да, обвинение в провокации — дело серьёзное. Прежде чем его бросить, нужно быть убеждённым в своей правоте. Но у вас есть полное право. С фотокарточкой — неопровержимо… А теперь спите! Вы очень слабы, нужно отдохнуть, набраться сил…
Он поправляет полотенце на моей голове и, пошептавшись о чем-то с товарищами, подходит к стене.
— Тук… тук… тук-тук… тук… — слышу лёгкое постукивание. Тюремная азбука мне знакома: «Внимание! Сообщение о провокаторе… Передайте на волю… Поняли?»
И вот доносится ответ: «Всё поняли… Передаём дальше»…
Идёт по камерам сообщение о гнусной гадине. Уже сегодня сообщение попадёт на волю, к товарищам. У змеи вырвут ядовитое жало.
…Кто сказал, что мы вышли из строя? Это неправда! Комсомольцы всегда в строю. Даже здесь, в этой темнице, даже в застенках охранки — везде и всюду мы живём, мы боремся, мы побеждаем!
Конец чёрного царства
Класс, в котором мы сидим, хорошо освещён электрическим фонарём, висящим на улице как раз напротив окна. Здесь так светло, что можно даже читать.
Виктор толкает меня локтем в бок и выразительным жестом показывает на часы. Половина десятого. Пора кончать заседание.
Мысленно перебираю вопросы, которые хотел поставить сегодня перед членами подпольного комитета. Не упустить бы что-нибудь! Комсомольской организацией этого города я руковожу сравнительно недолго и ещё не могу похвалиться глубоким знанием местных условий.
Создание новой комсомольской ячейки в паровозном депо… Поддержка забастовавших подмастерьев мебельной фабрики Нейгауза… Изучение комсомольцами Краткого курса истории коммунистической партии… Кажется, всё? Ах, да!
— Ещё одно, товарищи. Необходимо подобрать трёх толковых парней для работы среди батраков нашего уезда. Лучше всего таких, которые хорошо знают деревенскую жизнь.
— Ясно!
— Когда подберёте, сообщите. Я дам вам явки для каждого из них. Имейте только в виду: работа сложная, тонкая, требует большой выдержки. Новичков ни в коем случае посылать нельзя.
Виктор проявляет всё большее и большее нетерпение. Но теперь осталось лишь условиться о следующей встрече.
— Соберёмся через две недели, в пятницу. Время старое. Устраивает?
— Снова здесь?
— Да. А разве неудобно?
Организатор первого подрайона Суровый весело усмехается. Суровый — его подпольное имя. Оно никак не вяжется с жизнерадостным, превесёлым характером этого парня.
— Что вы! Наоборот! Ни у одной нашей ячейки нет такого убежища. Всю зиму встречались по разным подвалам, да на огородах за городом. В такую стужу-то! Но теперь легче будет — лето! Возьмём с собой продовольствия, ну, ещё по бутылке водки для отвода глаз — и никакой шпик не придерётся. Пикник — и баста.
— Дело хорошее, но только не очень увлекайтесь, — предупреждаю я. — Малейшее подозрение — и никакая водка вас не спасёт: сами ведь знаете, как ульманисовцы распоясались. Айзсарги так и рыщут в поисках «красных».
— Получим ли мы, наконец, советские газеты? — спрашивает Лия, маленькая, чернокудрая швея с большими мечтательными глазами. С виду такая хрупкая и болезненная, она — опытнейший подпольщик. — Так хочется почитать, что в них пишут. И не только нам. Когда обходим квартиры сочувствующих только и слышим: «А русской газеты у вас нет?»
Лия права, советские газеты нам очень нужны. Сейчас, когда в мире разгорается пламя войны, каждому хочется знать правду. А разве узнаешь её из ульманисовской жёлтой прессы?
— Как ты спрашиваешь такие вещи, Лия? — Виктор нервничает и потому говорит немного резко. — Ты же сама прекрасно знаешь, что советские газеты взять неоткуда. В киоске на вокзале они есть, но попробуй купи! Там вечно торчат шпики. Помнишь, что случилось с Борисом? Он до сих пор за решёткой…
Это было ещё до того, как организация прислала меня сюда из Риги. По рассказам товарищей Борис, член одной из подпольных ячеек, принял за чистую монету двуличные заявления Ульманиса о дружбе с Советским: Союзом. Он пытался купить в киоске советскую газету и тотчас же был арестован охранниками.
— Я сама знаю, что в киоске не купить, — спокойно отвечает Лия. — Но может быть каким-либо другим путём можно достать? — опять обращается она ко мне.
У меня есть некоторые соображения. Но пока рано ещё говорить об этом.
— Ничего не могу обещать, Лия. Но как только достану, ты получишь в первую очередь.
— И на этом спасибо.
В голосе Лии слышно разочарование. Кажется, она не особенно надеется на мои обещания.
— А теперь — расходиться! Суровый, выйдешь вместе с Лией.