В тени алтарей
Шрифт:
— Все это вы делали по своему желанию и сознательно?
— Да, ксендз. Это была самая счастливая пора моей жизни. Я жила точно в прекрасном сне. Я знала, что это грешно, но что значит грех, когда ты счастлива? Лишь когда все прошло, я почувствовала раскаяние. Я знаю из катехизиса, что совершила тяжкий грех, но не чувствовала этого. Я ведь никого не обижала, даже своего мужа. Он обо всем догадался, но был очень корректен. Он не ревнив и предоставляет мне полную свободу. Тем не менее я раскаиваюсь в своем грехе и прошу дать мне разрешение.
Ксендз подумал, что за два года должно набраться и побольше грехов, да и в отношении тех, что она рассказала, следовало еще многое выяснить. Но как к ней подступиться?
— Больше ничего не вспомните?
— Не знаю, грех ли это: я поцеловала два раза ксендза. Васарис помертвел. Не придумав ничего более внятного, спросил:
— Зачем?
— Он мне очень нравился. Я начала влюбляться в него. О, прошу вас не осуждать меня. Это было очень чистое чувство. Мне кажется, в последнее время оно охраняло меня от худших грехов. Зимой у меня бы опять был любовник, этому благоприятствовала вся обстановка. Но стоило мне вспомнить этого ксендза, и уже не хотелось думать ни о каких любовных связях.
Васарису было известно, что священник, дающий разрешение лицу, вместе с которым участвовал в совершении плотского греха, навлекает на себя самую страшную церковную кару — отлучение. Но поцелуй баронессы был только легким грехом. Поэтому, не углубляясь в подробности, он пошел дальше:
— Еще что вспомните?
Но баронесса не хотела идти дальше.
— Я и теперь люблю того ксендза. Скажите, пожалуйста, это грешно?
Васарис ответил так, как ответил бы всякий другой на его месте. Однако он чувствовал, что ответ этот связал их обоих новой нитью.
— Любить не грешно, но это опасно. Еще что вспомните?
Но больше баронесса ничего не вспомнила. Она признавала только два рода грехов: запретную любовь и зло, причиняемое ближнему. Грехи первого рода она вспоминала с удовольствием и раскаивалась в них лишь по долгу христианки. Грехов второго рода она избегала или делала вид, что избегает. Остальные грехи она либо считала вульгарными, почти неприемлемыми для женщины аристократического воспитания, либо вовсе не считала грехами. Поэтому ее исповедь всегда отличалась простотой и краткостью. На замечание ксендза, что ходить к исповеди реже, чем раз в год, — смертный грех, она удивленно ответила:
— Ах, ксендз, в первый год я не находила у себя никаких грехов. Правда, у меня был любовник, но я не чувствовала, что поступала дурно, когда любила его. Все равно я бы не рассталась с ним. Как же я могла идти к исповеди?
Ксендз, видя, что имеет дело с весьма своеобразной совестью, дал ей разрешение от грехов. И разве он бы отважился прогнать от исповедальни госпожу баронессу?! Ударяя себя в грудь, она опустилась на колени, когда он постучал ей, встала и потянулась целовать ему руку. Васарис думал, что сгорит со стыда, и едва успел подсунуть ей для поцелуя крест эпитрахили. Баронесса была в черном скромном платье, лицо ее прикрывала маленькая вуалетка. Вскоре ксендз Рамутис начал причащать. Баронесса благоговейно подошла к барьеру, приобщилась и, опустившись в сторонке на колени, стала читать молитвы по молитвеннику. Богомолки с любопытством следили за каждым ее движением. По окончании службы баронесса вышла из костела и пешком отправилась в усадьбу. В парке ее встретила госпожа Соколина.
— Ах, душенька, я думала, тебя похитили цыгане или ты сбежала с тайным любовником. Смотрю, восемь часов, а у тебя постель успела остыть. Я так перепугалась! Что означает этот ранний променад?
— Не беспокойся, милая, я была у исповеди. Вот и все.
— У ксендза Васариса?
— Конечно. У кого же еще?
— Ах, как я не догадалась! Моя петербургская приятельница-католичка говаривала, что такие вот духовные рандеву
— Да нечего и рассказывать. Он был очень официален и задал один вопрос, которого я, признаться, от него не ожидала, потом велел прочесть литанию всех святых и разрешил от грехов.
— И это все? — разочарованно спросила госпожа Соколина.
— Еще сказал, что любить ксендзов не грешно, а только опасно.
— Я тоже такого мнения. Ведь они так истосковались по женщине.
— Pas de blagues, mon amie… [155] Я только что причастилась и должна быть сосредоточенной.
Взявшись за руки, они пошли завтракать.
Для ксендза Васариса эта исповедь навсегда осталась загадкой. Он не раз пытался ответить на вопрос, что привело баронессу к нему в костел? Правда, исповедь была оригинальная, но считать ее лишь комедией, капризом, причудой или флиртом у него не было оснований. Она исповедалась в грехах, держала себя степенно, ничего двусмысленного не сказала. Скорее всего, думал он, это был своеобразный порыв воспитанной в традициях веры и вздумавшей полакомиться религиозными переживаниями барыни. Но Васарис не раскаивался в том, что доставил ей это удовольствие.
155
Не шути, дружок (франц.).
Однако, независимо от того, была у баронессы какая-нибудь побочная цель или нет, исповедь эта сблизила их обоих и связала крепче, чем все предыдущие встречи. Васарис вообразил теперь, что знает интимную жизнь баронессы. Она не любит мужа, неверна ему, и весь позапрошлый год у нее был любовник. Это унижало баронессу в его глазах, а в то же время интриговало, волновало его. Греховность придавала красоте этой женщины какой-то новый, особенный оттенок. Она сама и все ее поступки блистали в его воображении, точно черный бриллиант, играющий в свете жгучего демонического пламени. Баронесса — верхом перелетающая через ров, баронесса — полуобнаженная женщина в шелковом пеньюаре, баронесса — эксцентричная царица бала, баронесса — живущая с любовником, баронесса — опускающаяся на колени перед исповедальней, баронесса — причастница… Господи, какой головокружительный калейдоскоп!
И баронесса призналась, что любит его… Вероятно, это правда, если она сказала это во время исповеди. Достойна ли она любви? Может быть, да. Любовник у нее был, когда она еще не знала его, Васариса. Да конечно… Узнав и полюбив его, она убереглась от нового падения.
Придя к такому заключению, Васарис стал искать повода для новой встречи. Его сильно связывала исповедь баронессы, но в конце концов что тут такого? Исповедь — это дело церкви, стоящее вне обыденной жизни и дружеских отношений. В случае необходимости он сделает вид, что ничего не понимает и в костеле ее не узнал. Васарис решил пойти в усадьбу, не дожидаясь приглашения, на основании прежнего знакомства.
Он пошел. Июньское солнце припекало ему спину сквозь черную сутану, ветерок трепал волосы, в парке щебетали птицы и пахло сочной летней зеленью. Теперь он шел, соблюдая предосторожности, стараясь замести следы, так как знал, что за ним могут следить из дома настоятеля. Он прошел мимо усадьбы по направлению к озерцу, потом повернул обратно и попал в парк с другой стороны.
Перед домом, на маленькой площадке, где было больше всего солнца, Васарис еще издали увидел баронессу. Она полулежала в складном полотняном кресле и, видимо, загорала. От белизны ее платья даже больно было глазам, а ее лицо, шея, грудь и обнаженные руки были почти цвета бронзы. Услышав звуки шагов, она приподняла голову и, увидев ксендза, поправила платье.