В тени алтарей
Шрифт:
— В троицын день, если будет хорошая погода, мы устроим скромный пикник на Немане. У меня есть знакомый в управлении речных путей. Он даст моторную лодку человек на десять. Вас я приглашаю заранее, чтобы вы не давали обещания другим. Мне хочется, чтобы вы обязательно поехали. Вот увидите, будет очень весело.
Отказываться не было причины, и Людас согласился, Кто еще участвует в прогулке, он толком и не расспросил, удовлетворился словами Люции, что будут всё милые люди и даже кое-кто из его знакомых.
Дня за два до троицы ему позвонила Ауксе:
— Алло, Людас! Что ты делаешь на праздник? У меня есть хорошее предложение:
Неизвестно, что заставило его солгать:
— Увы, не могу. В субботу еду к своим. Неотложное дело.
Едва у него вырвались эти слова, как он спохватился, что поступил глупо и некрасиво. Ведь Ауксе легко может узнать, куда он поедет. Кроме того, изворачиваться и лгать, да еще ей, было очень противно. Он клял себя и свой скверный характер, который не впервые подводил его, но отказаться от своих слов не решился. «Скорей всего Ауксе не узнает, — говорил он себе, — а если узнает, я как-нибудь оправдаюсь». На этом он успокоился.
Когда в условленный час Людас пришел на пристань, он чуть не выругался с досады, увидев собравшуюся компанию. На мостках вертелся Индрулис, помогая дамам садиться в лодку. Адвокат выглядел очень элегантно в белых брюках и синем пиджаке; он был в хорошем настроении, веселил дам, что-то выкрикивал и сам же громко смеялся. Остальная компания тоже не понравилась Людасу. Двое военных, три довольно красивых дамы или барышни, еще какой-то франт — все люди незнакомые и совершенно чуждые Васарису. Правда, госпожа Глауджювене познакомила их, но он не мог принять участия ни в разговоре, ни в шутках. Людас сидел хмурый, не зная, о чем говорить со своей соседкой, которая смущалась и поглядывала на него искоса. Индрулис едва удостоил Васариса двумя словами, а потом только бросал на него иронические взгляды. Люция обменивалась шутками с каким-то военным и франтоватым штатским и беспричинно громко смеялась. Словом, все точно сговорились раздражать Васариса и портить ему настроение.
Теперь он уже не сомневался, что Ауксе обо всем узнает. Правда, она заметно охладела к Индрулису, но изредка с ним встречалась. Индрулис готов был на все, чтобы вновь завоевать симпатию Ауксе, и если бы он знал, как повредить Васарису в ее глазах, то поторопился бы это сделать… «Индрулис обязательно расскажет Ауксе об этом пикнике, уж он не упустит случая подгадить мне».
Индрулис и тут не утерпел, чтобы не задеть Васариса и не уколоть его дружбой с Ауксе. Дождавшись удобного случая, когда все приумолкли, он крикнул с другого конца лодки:
— Ксендз Людас, я был уверен, что ты сегодня где-нибудь на берегу Еси читаешь стихи Гражулите, а ты, оказывается, здесь!
Все оглянулись на Васариса. Никто не знал, что он ксендз. Барышни невольно одернули свои слишком короткие юбки, франт пронзил его презрительным взглядом. Васарис сидел как на иголках.
— Да, я здесь, — ответил он, оправившись, — но вот не пойму, почему ты не с невестой, а плывешь с нами в Качергинский лес?
Кое-кто засмеялся, потому что все знали о тщетных попытках Индрулиса завладеть богатой невестой. Тот понял иронию и сразу пошел на попятный:
— Сидеть с невестой, когда тебя приглашает госпожа Глауджювене, было бы сущим бедствием! — галантно отшутился адвокат.
Ровно постукивал мотор, лодка быстро несла их вперед, и, рассекаемая на две струи, вода бурлила
Выбравшись на берег, вся компания с криком и смехом углубилась в лес и принялась разыскивать место для «привала». Военные тащили чемодан, в котором что-то звенело, булькало и переливалось на радость всему обществу. Индрулис нес патефон, а франт и Васарис — плащи дам.
Компания набрела на ровную красивую полянку под соснами, окаймленную кустарником, и Люция принялась хозяйничать. Из чемодана достали скатерть, холодные закуски, бутылку коньяка, вино, сельтерскую. Все это было встречено одобрительными возгласами мужчин и расставлено на лужайке. Индрулис завел патефон, и три пары, выпив по стаканчику, тотчас заскользили в фокстроте по устланной хвоей траве. Люция, отдавая дань хорошему тону, наотрез отказалась танцевать в лесу.
Сидя на траве рядом с Васарисом, она закурила, оперлась на локоть и задумчивым взглядом окинула вершины деревьев, синее небо и сквозные белые облака. Васарис растянулся возле Люции, подперев руками подбородок, и наблюдал за ней, пытаясь угадать ее мысли.
— Помните, Люция, мои проводы и Заревую гору? — спросил он. — Тогда тоже водили хоровод и пели «Прекрасную розу», «Мы идем» и «Ой, паренек, паренек!» У меня все так ясно стоит перед глазами, словно это было вчера.
Лицо Люце затуманилось, и она ответила с некоторой горечью:
— Да, я прекрасно помню и Заревую гору и многое другое… Только не лучше ли оставить воспоминания в покое, если от них нет никакого толку.
— Почему никакого? — возразил Людас, — в воспоминаниях мы осознаем опыт прошлого. Кое-что из него можно повторить, кое-чего избежать.
— Спасибо за утешение, — сказала Люция, — но редкой женщине приятно сознавать, что у нее есть прошлое. А вот воспользуетесь ли вы своим опытом, я сомневаюсь.
Людас не понял, почему она заговорила так резко, и ничего не ответил. Немного помолчав, Люция сказала:
— Как странно. Стоит мне только вспомнить о том времени, и всегда у меня портится настроение. Эх, не умели мы жить, Павасарелис!..
Сердце Людаса застучало, а потом словно остановилось. Впервые услыхал он от Люции прозвище, которое в былые времена невыразимо волновало его. Голос ее был все такой же глубокий, грудной, вибрирующий, совсем как тогда, когда она приехала пригласить его на свою свадьбу и они долго беседовали вдвоем.
Все это показалось Людасу настолько странным, что он не знал, что ей отвечать. Он любил вспоминать то время, но после сближения с Ауксе эти воспоминания стали для него просто «опытом прошлого», возвращаться к которому у него не было охоты. А у Люции, — теперь Васарис увидел это, — минувшая любовь еще тлела в глубине сердца, и ветер весенних полей мог оживить ее.
В первый момент Васарис изумился и даже испугался этого оживающего прошлого. Он окинул испытующим взглядом госпожу Глауджювене. Нет, прошлого не вернуть. Прежней Люце не существует. Перед ним полулежала на голубом плаще совершенно другая женщина, с подстриженными завитыми волосами, напудренным лицом, крашеными губами. Красный шелк ее платья еле прикрывает колени, и солнечные блики ложатся на светлые шелковые чулки блестящими полосами, подчеркивая округлость икр. У этой женщины нелюбимый муж, за нею увивается какой-то капитан Райбис и еще черт знает кто…