В тени дождя
Шрифт:
Не пытаясь спасти, лишь жалея себя.
А в сплетении судеб, как время, густых
Мы боимся во благо коснуться огня.
Если смертью возможно спасти целый мир,
Значит, стоит рискнуть, значит, нужно идти.
И под грустную музыку сказочных лир
Все же стоит упасть нам в объятия тьмы.
Ради жизни и света на этой земле
Свою душу и сердце навеки отдать,
Чтобы солнце спешило на смену луне,
Чтоб хотелось о счастье на крыше мечтать.
Прочитав стихотворение, Жан-Луи хотел услышать наше с Антонио мнение. Я честно сказал, что оно мне понравилось. Старик обрадовался, и на его лице засияла улыбка.
– Антонио, а что ты скажешь? – поинтересовался Жан-Луи у моего соседа.
– Мне тоже очень понравилось, но я никогда не мог предположить, что ты возьмешься за поэзию.
– И такое бывает, – констатировал Жан-Луи. – Спасибо, мой друг. И вам большое спасибо, Майкл. Извините, что задержал.
– Это того стоило, – заверил я старика и пожал ему руку.
Когда я спустился на первый этаж и услышал музыку, раздающуюся из квартиры Лилит, то подумал о том, что я не в силах помочь Жан-Луи. Я действительно могу залечить рану, но только на теле. А чтобы вылечить душу, на земле нет ни одного лекарства. Вопрос здесь состоит в том, захочет ли сам человек, чтобы его рана затянулась, и сможет ли он простить себя и других.
С улицы раздались гудки автомобиля. Я выглянул в окно и увидел молодого парня в белом халате, стоявшего возле больничной машины. Они наверняка разбудили соседей, но я сам виноват: не назвал номер квартиры. Открыв окно, я высунулся по пояс и пальцами показал нужный номер. Парень постучал в боковое стекло машины, и из нее вылез его напарник. Из багажника они достали носилки и, больше не обращая на меня никакого внимания, ринулись в дом. Мне было не по себе. Пока Антонио читал запись из дневника Майкла Лоурена, я будто сам оказался там, а теперь резко вернулся назад. Антонио закрыл тетрадь и протянул мне:
– Прошу вас, доктор, оставьте ее у себя.
– Спасибо. Простите, Антонио, пора ехать.
– Конечно, – только и сказал он, скрывшись за дверью кухни вместе с початой бутылкой виски.
Странно. Хоть в дневнике Майкла почти ничего и не говорилось про Антонио, однако я почувствовал, насколько молодым он был тогда и кем стал теперь, а ведь прошло всего несколько лет.
В квартиру влетели двое санитаров. Мы аккуратно уложили тело Жан-Луи на носилки и спустили его вниз. Когда я придерживал входную дверь в подъезд, чтобы они могли спокойно пройти, то услышал грустную мелодию, доносящуюся из квартиры Лилит, о которой писал Майкл.
С тех пор как я приехал в этот город, меня окружает множество событий, что так или иначе связаны непосредственно со мной, но я никак не могу понять почему.
Прощай
– Кто я, по-твоему? Добро или зло? – спросил я, прекрасно зная ответ.
– Ты ни то ни другое. Ты тот, кого не должно существовать в обществе, где все хорошо. Ты порождение этого мира и сочетаешь в себе многие качества, но одно из них самое важное. Если быть честным, то мне очень жаль, что такая судьба выпала именно тебе. Хотя вроде бы мы уже говорили об этом.
– Да, говорили. Тебе не кажется, что в последнее время мы слишком часто разговариваем на философские темы?
– А разве ты приходишь сюда не для этого?
– Пожалуй. К сожалению, с каждым днем я стараюсь копнуть как можно глубже и понять как можно больше. И все для того, чтобы найти оправдание самому себе. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Давай. О чем пожелаешь.
– Лучше расскажи, как ты поживаешь, а самое главное, что нового родилось в твоей голове?
– Ничего. Я больше ничего не могу придумать. Пытался. Множество раз садился за стол, клал перед собой лист бумаги, а в итоге он оставался белым. Я не только не могу ничего придумать, но некоторые вещи даже вспоминаю с огромным трудом. И все, что мне осталось, – это наблюдать за людьми через окно. У каждого из них своя жизнь, своя судьба. Они хоть еще и не подозревают, но многим предстоит встретиться друг с другом, а кому-то предначертано встретиться с тобой.
– Я был бы рад остановиться, но не могу. Иногда, чтобы больше не испытывать боль, мне хочется бросить все и уехать туда, где нет ни одной живой души.
– В таком случае намного проще покончить с собой. Или ты все еще надеешься попасть в рай?
– В рай не хочу и в ад не хочу. Я хочу туда, где тихо.
– Я думаю, что для тебя так все и будет. Невозможно вечно страдать или быть счастливым, иначе просто не с чем будет сравнивать. Счастье с горем потеряют свои цвета, а тогда какой в них вообще смысл, если нельзя определить разницу?
– И снова мы вернулись к философии.
В комнате воцарилась тишина. Слабый свет с улицы стелился по полу серебристым ковром, а ледяной ветер, ударяясь об окно, продолжал скользить вдоль дома. Я стоял возле окна и смотрел на огромную луну, висевшую над городом.
– Что-то давно не было дождя, – задумчиво сказал я.
– Скоро его будет так много, что, скорее всего, придется путешествовать по улицам на лодках! – воскликнул старик и рассмеялся.
– Ну конечно! Ты еще скажи, что кто-то будет летать на воздушных шарах, чтобы добраться до работы.
– Вполне возможно. Почему нет? Зря ты настроен столь категорично. По-моему, ты вообще перестал верить во что-либо, кроме того, что вынужден делать. Я обещаю: завтра пойдет дождь! Ты мне веришь?
– Тебе верю, а вот дождю не очень.
– Ничего. Завтра поймешь, что я был прав. Кстати, ты придешь в среду?
– В эту среду?
– Именно так. Потому что я не знаю, когда мы сможем встретиться в следующий раз, да и встретимся ли вообще.
– Ты же сам говоришь, что для этого нужно просто верить.