В тени горностаевой мантии

Томилин Анатолий Николаевич

Потемкин страдал от раздвоенности чувств. С одной стороны была императрица, его давняя романтическая любовь, его надежда и выигрыш в лотерее судьбы. С другой — необузданная цыганка, в бешеных волнах страсти которой он захлебывался, тонул и выплывал, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство плоти. Кроме того, были еще Сашенька, Варенька и Надин — три сестры Энгельгардтовы, которых он ласкал и целовал, любя «отечески», как уверял государыню…

Но ведь он старался в такой тайне держать эту сторону своей жизни! Что делать, если проклятая «пробня» донесет все, как есть? Его карьера рухнет в самом своем начале, на взлете.

Императрица, возможно, еще простит ему племянниц, но не девку-цыганку… Историю каменноостровских бань, которую рассказала ему Прасковья Брюс, он хорошо запомнил.

Быстрый ум Григория Александровича за считанные мгновения перебрал возможные варианты выхода из создавшегося положения. Ясно было одно: иметь врагом влиятельную и столь осведомленную статс-фрейлину он позволить себе пока не мог. А посему постарался сбавить тон.

— Я думаю, Анна Степановна, что устраивать между собой баталии, нам резона нет. Сие никому на пользу не пойдет… — Он говорил, стараясь не смотреть на фрейлину пылающим зрячим глазом, чтобы не показать истинное чувство. Но под конец все-таки не сдержался: — А в дела мои ты носа не суй, как и я в твои не лезу. Не послушаешься — пожалеешь. Ты мой нрав знаешь.

— Воля ваша, ваша светлость, — фрейлина присела в реверансе и холодно улыбнулась. — Только приказания мне по регламенту службы моей изволят ее величество отдавать. Ей я служу…

Потемкин поклонился и отошел. Друзьями они не стали.

6

Через месяц Анна в сопровождении немки-кормилицы отвезла новорожденную девочку в имение к Марье Самойловой, сестре графа Григория Александровича. Там при крещении нарекли ее именем Елисавета с отчеством Григорьевна и с фамилией Темкина. Ни мать, ни отец, по обеспечении ее доходами с имения, записанного на имя новорожденной, дальнейшей ее судьбой не интересовались.

Примерно в то же время по мощеным дорогам Австрии катилась, погромыхивая кованными колесами, богатая карета с орловским гербом на дверцах. Тесноватое помещение заполняла громоздкая фигура Григория, оставляя совсем немного места тоненькой женщине с навеки испуганными глазами. Княгиня Елизавета Николаевна, ныне — Орлова, дочь генерал-майора Николая Ивановича Зиновьева, петербургского обер-коменданта и двоюродного брата Орловых. Несчастное дитя! Изнасилованная в тринадцать лет пьяным дядюшкой, она получила в утешение фрейлинский вензель. И вот теперь — жена своего насильника…

Чего ради он на ней так спохватливо женился? Из раскаяния, желая загладить прошлую вину? Вряд ли. Скорее, как делал все, под влиянием минуты и внешних обстоятельств. Осуществить свое решение оказалось ему непросто. Совет и Синод на первых порах считали брак противозаконным, по причине близкого родства жениха и невесты. Чтобы прекратить кривотолки, императрице пришлось возвести молодую в статс-дамы и наградить орденом Святой Екатерины. Затем она отправила новобрачных за границу в поездку, сильно напоминавшую изгнание.

7

10 июля 1774 года в небольшой болгарской деревушке Кучук-Кайнарджи, невдалеке от Силистрии, Порта заключила с Россией мирный договор. Турецкая война закончилась. Россия удерживала за собой Керчь, Еникале, Азов и Кинбурн, а русские торговые корабли получили право плавать в Черном море наравне с французскими и английскими. Крымские татары признавались Портой

независимыми и подчинялись султану лишь в вопросах вероисповедания. А христиане, проживающие в дунайских княжествах, отныне находились под защитой России. В старой столице было решено устроить по случаю виктории празднества.

Командующий Первой армией Петр Александрович Румянцев отправился в Москву со всем штабом и походной канцелярией. На пути его встретил гонец императрицы и передал письмо, в котором Екатерина предлагала ему въехать с древнюю столицу на триумфальной колеснице через торжественные ворота. Однако Петр Александрович от такой чести отказался.

Он скромно прибыл в Кремль и принял фельдмаршальский жезл и шпагу с драгоценными камнями на ножнах и эфесе, принял орденскую звезду, медаль, выбитую в его честь с портретом, масличную ветвь с алмазами и шляпу с лавровым венком. Пожаловано было ему имение в пять тысяч душ, сто тысяч из кабинетских денег на строительство дома в Петербурге, а для убранства оного картины из Эрмитажа и сервиз из серебра на сорок персон. Кроме того, получил он титул графа Задунайского.

Затем уже своей волею переименовал он пожалованное подмосковное имение в «Кайнарджи» и там устроил праздник. Столы накрыты были в турецких трофейных шатрах, заблаговременно отправленных вперед с обозом. Привычка грабить и присваивать «трофеи» никогда не считалась у полководцев делом зазорным. А иначе, зачем и стараться воевать?.. За праздниками не забывали и о делах.

На аудиенции Румянцев говорил:

— Мир-то он мир, матушка-государыня, да надолго ли… Вона, к Давлет-Гирею опять подмога от султана пришла, а он и принял. На Кубани смутно. В Полтаве казенная палата сгорела, а с нею и половина генеральной описи губернии… Комиссия московская, коя назначена уложение составить, не чешется… Сечь Запорожская посередь Малороссии, как чирей. Была заслоном пред Портой, не спорю, только то — в прошлом. Надобно и там учреждения о губерниях вводить, по всей земле один общерусский порядок быть должен.

Императрица соглашалась, только жаловалась, что не успевает за всем следить. Бумаг выше головы накопилось. Секретари же — ленивы, толковых мало.

— У тебя граф, нет ли на примете кого?

— Как не быть. Только хороших-то больно неохота отдавать. Ну да за добро — добром… Есть у меня в походной канцелярии толковые офицеры, как не быть.

— А реляции твои ко мне кто писал, больно уж слог гладкой…

— А, то Безбородко…

— Кто таков?

— Весьма трудолюбивый и дотошный делец.

— Скромен ли?

— Э, матушка-государыня, der bl"uder Hund wird selten satt, [111] стыдливый-то из-за стола голодный встает. Из хохлов он… А посему — обжорлив и любострастен… Так ведь, не один он таков-то у нас…

Императрица не пропустила намек мимо ушей, и ответила колкостью на колкость:

— Зато от тебя, кто к нам ни прибудет, все будто неделю не евши. — Румянцев покраснел. Императрица не первая обвиняла его в скаредности. — Ладно, присылай его при случае ко мне.

111

Робкая собака редко сыта (нем.).