В тени горностаевой мантии
Шрифт:
Время от времени, улучив момент, фрейлина намекала на любострастие Григория Александровича и обращала внимание императрицы на красивых молодых офицеров, появлявшихся при Дворе, но Екатерина пока либо посмеивалась, либо не обращала внимания на ее намеки.
Не прошло и года после рождения девочки Елисаветы Темкиной, как Екатерина почувствовала, что нужно снова звать Роджерсона. Молчаливый шотландец подтвердил опасения императрицы. Вида он не показал, хотя в глубине души был немало удивлен могучими жизненными силами, скрывающимися в пациентке. Екатерине шел пятьдесят второй год, и количество ее беременностей куда
Прогнозы врачей оправдались и время ожидания протекало тяжело. Государыня до поры совсем забросила государственные дела, переложила их на Потемкина. А тот, получив свободу, развернулся вовсю…
Впрочем, и на этот раз мощный организм императрицы справился, и в положенное время Екатерина родила еще одно несчастное дитя, обреченное на сиротство…
За прошедшую зиму во внутренней планировке Царскосельского дворца произошли значительные перемены. Появились новые, прекрасно убранные кабинеты, расширился большой зал, заново были отделаны лестницы. Анна с удивлением обнаружила, что прямой коридор, который вел из фрейлинских комнат в покои государыни, заложен, и отныне они могли ходить к императрице лишь вокруг, мимо окон фаворита. На ее вопрос: по чьему указанию совершена перестройка, помощник архитектора пожал плечами и сказал, что распоряжение поступило от его светлости графа Потемкина. «Вот тебе и мир промеж воюющих сторон, — подумала Анна, вспоминая свой разговор с фаворитом. — Придется ответить…»
Царскосельский сезон начался тихо. Императрица предпочитала спокойные игры. Правда, иногда и эти невинные занятия бывали чреваты весьма напряженными моментами. Однажды за картами, когда за столом государыни собрались ее постоянные партнеры: графы Чернышев, Разумовский, Строганов, австрийский посланник и Потемкин, игра вышла из привычного русла. В вист и рокамболь играли, как правило, по полуимпериалу за фишку. А тут банк неимоверно разросся. Строганов был страстным игроком и необычайно волновался при проигрышах. Однажды он так разгорячился, при каком-то промахе Екатерины, что бросил карты, вскочил с кресла и заходил по комнате, едва не крича императрице:
— С вами играть нельзя. Вам проигрыш — хоть что, а мне каково?..
Присутствующие застыли в испуге. И только государыня сохранила присутствие духа и сказала:
— Не пугайтесь, господа. Мы играем уже тридцать лет и всегда одно и то же…
Действительно, через некоторое время, успокоившись, Строганов снова сел за стол и игра возобновилась…
Но нынче все было по-другому. Когда ставки сильно возросли, Потемкин вынул из кармана большой изумруд прекрасной огранки и небрежно бросил его на середину стола. Общий возглас восторга прокатился среди играющих. Из-за соседних столов и с диванов поднялись другие гости и сгрудились у стола императрицы, чтобы полюбоваться на сокровище.
Екатерина, чрезвычайно любившая камни, вспыхнула. Она прикрыла рот картами. Потом собрала их и положила на стол.
— Пожалуй,
— Матушка-государыня, — Григорий Александрович привстал с кресла, — мы все — твои… — он чуть не сказал «рабы», но вовремя вспомнил о запрете Екатерины на это слово и поправился, — подданные и все наше — твое. Тебе понравился сей камешек, так прими его в подарок. А стоимость оного я покрою в банке своим векселем на ассигнации.
Прасковья Брюс, вся покрывшаяся красными пятнами, первой захлопала в ладоши.
— Виват Григорий Александрович! Вот истинно Боярд — рыцарь без страха и упрека. Вот щедрость, достойная шевалье.
Шум поднялся невероятный. Все толпились, все говорили одновременно. Изумруд переходил из рук в руки. Императрица сидела красная, глаза ее сияли…
Затем игра продолжилась. Потемкин был в ударе и скоро отыграл значительную часть суммы, помеченной на расписке. Около полуночи Екатерина встала.
— Все, господа. На сегодня хватит. Я благодарю всех за прекрасный вечер. А вас, граф, особенно. Но уже поздно, а завтра, Бог даст, будет еще день. Доброй ночи всем… — Она повернулась к дежурной фрейлине. — Если вас не затруднит, ma ch'erie, пришлите мне мадемуазель Перекусихину.
В разговор вмешалась Анна Протасова, бывшая в этот вечер в числе гостей:
— Вашему величеству придется подождать. Я видела, как Маша Перекусихина пошла к себе. А с тех пор, как коридор во фрейлинский флигель заложен, девушкам приходится бегать вокруг. Это требует времени, я уж не говорю, что холодный ветер и сырая погода — верный путь к инфлюэнце…
Императрица остановилась.
— Что значит заложить коридор?
— Заложить, значит закрыть проход стеной из кирпичей…
— Кто велел это сделать и зачем? — она посмотрела на Потемкина.
Тот смешался.
— Ну, там… Там дуло, как в трубе…
— И потому вы решили — пусть девушки бегать по улица мимо ваши окна? Мудрый решение, нечего сказать.
Потемкин с такой ненавистью посмотрел на статс-фрейлину, что другая бы на ее месте упала в обморок. Но Анна стойко выдержала его взгляд. Она присела перед императрицей и сказала:
— Пока мадемуазель Энгельгардт бегает за Машей, вы, может быть, позволите, ваше величество, мне вас проводить?
Они уже настолько хорошо знали друг друга, что Екатерина сразу поняла, что у статс-фрейлины есть для нее еще какая-то новость.
— Хорошо, ma ch'erie, пойдемте…
В будуаре, после того как Анна затворила за собою дверь, Екатерина вопросительно посмотрела на нее.
— В колье, купленном его светлостью у бриллиантщика Луиджи Граверо, были три изумруда, ваше величество. Два поменьше, а этот — самый большой.
Екатерина подозрительно посмотрела на фрейлину.
— А кому же предназначаться колье?
— Наверное, тому же, кому и арбуз, за коим гоняли его светлость курьера в южные степи…
Императрица выпрямилась, оттолкнула руки Анны, помогавшей ей раздеваться.
— Вот что, милочка, — голос ее прозвучал раздраженно. — Переставай морочить мне голова. Если тебе нечто известно, говори. Мы уже имели с тобой договор об это.
— Простите, ваше величество, но мне так трудно быть всегда черным вестником…