В тени горностаевой мантии
Шрифт:
— Да ты, мой королефф, все и придумывать успевал… — Императрица склонила голову набок и внимательно посмотрела на фрейлину. Та опустила глаза. — А теперь поведай, чем тебя мой циклоп-то изобидел, что так стараешься?..
— Видит Бог, ваше величество, обиды никакой у меня на их светлость не имеется. Да что я, оне и великого-то князя-наследника не боле как Фидельку-собачонку замечают… У них дела государственные…
Екатерина помолчала. Слова фрейлины напомнили ей о сыне, о нелюбимой невестке на сносях и об ожидаемом внуке. Доктор Роджерсон сказал, что роды будут трудные, поскольку у Вильгельмины,
Вспомнила она и о копиях перехваченных писем, что писала тайно невестка Наталья к любовнику своему — молодому графу Андрею Разумовскому и к прусскому королю. «Мерзавка! — подумала императрица о великой княгине. — Мало того, что увечна, как Роджерсон сказывал, так еще и прусская дозорщица-соглядатай».
Впрочем, шашни Натальи Алексеевны ее не волновали, хотя где-то далеко и пряталась обида за недотепу-сына, слепо влюбленного в свою жену. Больше треволнений было от собственного любимца… Впрочем, какой он любимец — супруг… Где-то в глубине души Екатерины уже который раз шевельнулось сомнение: «Надо ли было затевать…». Молчание затягивалось.
После венчания их страсть как-то поутихла, а затем вскорости ей донесли о странной привязанности Потемкина к своим племянницам… Не пора ли и ей-то оглянуться, оглядеться. На одном Григории Александровиче свет клином не сошелся.
Да и не слишком ли много взял он на себя, в том числе и дел иностранных. Никита Иванович уж который раз жалуется, что агенты Потемкина за границею нарушают установления Иностранной коллегии. Не чересчур ли высоким становится и авторитет графа Потемкина в иноземных государствах. Когда уж она писала Иосифу II о княжеском титуле для Потемкина. Так на тебе — именно сейчас Мария-Терезия, старая проныра, прислала из Вены роскошно оформленный диплом на титул «Светлейшего князя Священной Римской империи». Таким образом, сотворенное ею же «его сиятельство» превратилось в «его светлость». Надо бы покрепче привязать его к внутренним делам империи. Екатерина подняла глаза на фрейлину. Та терпеливо ждала. «А Annet’у он, как и первый Григорий, не любит»…
— Это ты правильно замечал, мой друг, дел у него много… — Императрица вспомнила и похвалила себя за то, что передала Потемкину Кричевское воеводство в Белоруссии, населенное шестнадцатью тысячами душ. Потом, помолчав совсем немного, вдруг спросила: — А как, ты говоришь, секретаря-то румянцевского имя?..
— Петр Васильевич, ваше величество.
— Петр Васильевич? Ну и ладно, и хорошо… Ступайте, мой королефф… Скажите господин шталмейстер, что в Москву мы будем поехать через два неделя. Может быть и ты к тому время будешь что-нибудь узнавать о наша красавица-цыганка? Как ты считаешь, ma ch'erie?
— Я постараюсь, ваше величество, очень постараюсь…
— Вот и хорошо. А теперь иди — утро вечер мудренее.
Возвращаясь к себе Анна ломала голову: «Куда запропастился Петр Трофимович? И от Дуняши никаких вестей». Но придумать, как поторопить события, у нее не получалось.
В этот свой приезд в Москву императрица остановилась у Пречистенских ворот во дворце князя Голицына. Сюда она и вызвала новопожалованного фельдмаршала
— Полковник Завадовский, ваше величество. Знаю как человека, вот уже десять лет разделяющего со мною труды на благо империи.
Во время разговора граф Петр Александрович не раз обращался за справками к полковнику и получал ответы, для коих тот даже не заглядывал в привезенные бумаги. Он с восхищением глядел на императрицу, пораженный ее величием и простотою в обращении. На прямой вопрос, обращенный к нему государыней по-французски, Завадовский легко ответил, но по-русски, поскольку было ему известно, что Румянцев французского языка не знает. При этом он так построил свой ответ, что из него фельдмаршал мог понять и вопрос императрицы. Все это не прошло мимо внимания Екатерины.
На прощание она пожаловала Завадовскому бриллиантовый перстень со своей монограммой и велела обождать начальника в карете.
— Ну, Петр Александрович, а ведь я его у тебя отниму. Гляди-ко, какой перл воспитал. Быть ему в кабинет-секретарях.
— Помилуй, матушка-государыня, почто сиротишь? Я ведь тебе и так уже Безбородку отдал…
— Ну, ну, не плачь. Тебе далее снова Малороссией управлять. Для сего дела новые люди нужны, не из хохлов. А то снова о привилегиях запоют, вспомни Нежин…
Румянцев, еще до войны назначенный генерал-губернатором Малороссии, тщательно следил за составлением наказов по уложению. И, конечно, не мог забыть о тех суровых мерах, которые пришлось принимать в Нежине при выборе депутатов в комиссию от шляхетства… Теперь, же понимая все, он и не возражал бы противопоставить Потемкину своего человека. А то уж больно стал зарываться одноглазый циклоп… Посему, после приличествующей слёзницы, фельдмаршал согласился с доводами государыни. Так была решена судьба Петра Васильевича Завадовского.
На прогулке Екатерина шепнула своей фрейлине, что хорошо бы отправить нового кабинет-секретаря к Роджерсону.
— Ну, а потом, приглашай его к себе…
Все прошло заведенным порядком. Уже через малое время, произведенный в генерал-майоры и пожалованный званием генерал-адъютанта, Петр Васильевич Завадовский сделался ближайшим доверенным лицом императрицы по кабинетским делам. А там…
Занятый делами, Потемкин не сразу заметил, как поредели посетители в его передней. И только преувеличенная почтительность фрейлины Протасовой да мстительный блеск ее глаз заставили его внимательнее приглядеться к своему окружению. Не обошлось и без Прасковьи Брюс. Улучив момент, статс-дама открыла глаза графу Григорию Александровичу…
— Ты, Григорий Александрович, али вовсе глазами-то ослеп, не видишь, что вокруг деется? Ведь тебя не токмо обманывают, но еще и осмеивают. И место, кинутое тобою теплое в опочивальне государыни, не остывает… Гляди, ваша светлость, не проворонь судьбу.
Желая проверить правильность наветов, Потемкин, с обиженным видом, стал проситься в Новгородскую губернию для инспекции, и был обескуражен… немедленным согласием императрицы. Под конец разговора она заметила:
— Ты только надолго-то не покидай нас… Дел много.