В тени луны. Том 2

Кайе Мэри Маргарет

Куда их везут, они не знали. Неожиданные поблажки после дней пренебрежения у большинства из них породили надежды. Но не у Алекса и не у мистера Лапота, лучше понимавших поведение местных властей, чем их товарищи. Это понимание помогло им точно определить намерения хозяина Пэри, и они мало надеялись и на него, и на тех, к кому их везут. Пожалуй, только Винтер могла быть в безопасности. Одежда и знание наречия выделяли ее из всех пленных британцев, а кузен в Лакноу мог бы ей помочь. Эта мысль успокаивала Алекса.

В душной темноте трясущегося экипажа он знал, что достаточно протянуть руку, чтобы коснуться ее. Они его поместили в женский экипаж из-за его крайней слабости, а также по требованию Винтер.

Она подружилась с местной женщиной, приносившей еду, упросив ее приносить побольше яиц и молока, а однажды даже цыпленка, сделав из него бульон для него и двоих детей. Он лежал на детской кровати и слушал ее болтовню и смех с местной женщиной во дворе и думал: «Если кто-нибудь и спасется, то это она». Он благословлял судьбу за то, что она сделала ее кузиной Амиры. В течение этих нескольких дней в Пэри Винтер выработала особое к нему отношение, и он улыбался в темноте, размышляя, что ни один мужчина на свете, приняв ее заботы, не смог бы не потерять хоть части своей самостоятельности и независимости. Он понимал, что она заботится о нем, как Лу о малышке, и что они обе не боятся за себя, а потому не отягощены печальной необходимостью скрывать свой страх. Алекс завидовал им в этом.

Все остальные боялись. Боялся даже мистер Добби. Но не смерти, а того, что он должен будет видеть насильственную смерть других.

— Больше всего меня страшит увидеть, как убивают женщин и детей, — говорил мистер Добби с содроганием. — Я молюсь о том, чтобы не стать снова свидетелем подобного ужаса.

Алекс тоже не мог забыть об этом. У него холодело внутри при мысли, что с Винтер или Лу может случиться то, что произошло с Алисой Бэттерсли и с теми женщинами, чьи изуродованные трупы были разбросаны по земле в резиденции в Лунджоре. Ему не верилось, что дойдет до такого. У него теплилась надежда, что Винтер сможет спасти себя, а заодно и Лу. Он хотел верить, заставлял себя верить. Только это давало ему некоторое успокоение.

И еще одно утешение он находил в их положении. Он больше не отвечал за их безопасность. Груз ответственности наконец-то свалился с него. Ему больше не надо было планировать, изобретать и беспокоиться о проблемах литания и защиты трех женщин, жизни которых полностью зависели от него. Теперь он был так же беспомощен, как они, как и те другие шесть мужчин, которые тряслись в другой повозке.

Но об одном из них он не мог думать без ярости. Его неприязнь к Карлиону была столь же непосредственной и искренней, как и со стороны Карлиона. Алекс не мог забыть, как однажды видел Винтер в объятиях Карлиона. Это воспоминание бесило его. Тот факт, что подобная проблема встала в таких условиях, когда личные переживания должны казаться ничтожными и незначительными, раздражал его еще больше. Это просто смешно и унизительно в такое время, когда все оказались на тонущем корабле, когда никто не может быть уверен в своей жизни до очередного восхода или заката солнца, испытывать муки ревности по поводу того, что когда-то Карлион поцеловал Винтер. А мысль о том, что тогда он, Алекс, сам считал вполне нормальной возможность замужества Винтер за Карлионом, как альтернативу Конвею Бартону, просто не приходила в голову.

Ему и сейчас было невыносимо видеть, как Карлион смотрит на Винтер. Болезненная слабость и беспомощность не изменила характера Алекса. Он отдал бы многое за то, чтобы снова оказаться в Хайрен Минар, лежать на горячем берегу, улаживая удочки, в то время как три женщины стирали одежду и мыли кастрюли при свете сумерек, хотя там он раздражался и мучился вынужденным бездействием и о том только думал, как уйти оттуда.

Вот он и ушел. Все ушли — даже Лотти. Ему пришло в голову, что Лотти, может быть, даже следовало позавидовать.

Последовавшие

после отъезда из Пэри четверо суток стали кошмаром, затмившим все, что испытали Винтер и Лу раньше. Повозки продвигались плохо из-за дождя, превратившего дорогу в настоящую трясину. Ливень проходил сквозь неплотное покрытие и пропитывал сыростью сгрудившихся в повозке пассажиров. Когда же дождь прекратился, то крытые повозки превратились в парную баню, в которой они обливались потом, заново пропитавшим их сыростью. Становилось так жарко, что трудно было дышать.

В эти дни до них не доходили никакие новости, поэтому они не знали, что в один из дней пал гарнизон в Каунпуре, а с ним погибла и Софи Эбатнот.

Маленькая, хорошенькая и хрупкая, как Лотти, Софи пережила обе кошмарные осады в жалких, ненадежных окопах генерала Уилера, а также ужасы бойни в лодках на Сати Чаури Гхат только для того, чтобы встретить еще более ужасную судьбу. Пока грохот ружей передовых отрядов британцев раздавался в Каунпуре, Нана Даунду Пант слышал в них слабые отзвуки надежды. И вдруг вся ярость и ненависть, на которые он был способен, и которые Алекс читал в его глазах и слышал в его голосе в подвалах около руин в Канвае, были обрушены на единственные жертвы, оставшиеся в его руках. Ими были две сотни измученных, отчаявшихся, беспомощных женщин и детей, сгрудившихся, как звери, в маленьком строении, в так называемом женском доме. Прислушиваясь к грохоту ружей Хэвилука, он решил, что надо их всех убить.

На это потратили целый день. Жертвы кричали, увертывались, извивались, пытались защитить детей. Но дело было сделано, и к ночи весь пол в доме для женщин был залит кровью и усеян телами убитых и умирающих. На рассвете палачи вытащили трупы и побросали их в колодец около дома. Софи еще не была мертвой, когда ее бросили вниз, но умерла под тяжестью других тел. Были и такие, что все еще были живы. Один малыш лежал под трупами всю ночь, онемев от ужаса, но все же вылез. Толпа смеялась, видя его, с криком бегающего вокруг колодца. Его поймали, размозжили голову о камни и бросили вниз. Половина Индии содрогнулась и отпрянула от края бездны, перед которой она себя увидела. Многих индусов, вышедших на борьбу с англичанами, эта бойня заставила бросить оружие и разойтись по домам.

— Не может быть оправдания такому деянию, — сказал Валаят Шах, муж Амиры.

Он ненавидел англичан, приветствовал восстание и сам принимал участие в атаках на осажденный гарнизон Сэра Лоуренса в резиденции в Лакноу. Но узнав об убийстве женщин и детей в женском доме в Каунпуре, он сломал надвое свой меч, отшвырнул мушкет и вернулся в Гулаб-Махал, никогда его больше не покидая.

— Мы не можем одержать победу, — сказал Валаят Шах. — Священная война умерла. Те, кто убивает женщин и детей, убили и ее. Убивать в битве и в гневе — это хорошо. Убивать нечестивых мужчин значит получить пропуск в рай. Но резать пленных женщин, натерпевшихся войн и горя, потерявших все силы и способность к сопротивлению, это деяние, затмевающее солнце. Я отказываюсь сражаться с чужеземцами, бог больше не на нашей стороне.

Алекса вывели из женской повозки на рассвете первого дня. Он не вернулся. Вскоре прогрохотала вторая повозка. Один из сопровождавших сказал, что Алекс едет с мужчинами. Винтер не знала, верить этому или нет. Когда их повозка тронулась без него, миссис Хоссак истошно закричала:

— Боже! Они его убили. Они убили всех. Они нас разлучили. Мы теперь совсем одни!

Винтер почувствовала, как кровь отхлынула от ее сердца. Неужели это правда? Их замыслили разлучить, убив мужчин и оставив в живых женщин? Увидит ли она снова Алекса? Она попыталась выскочить из повозки, но была грубо отброшена назад. Повозка снова отправилась в кошмарный долгий путь.