В тени монастыря

Раджен Юрий

– Разве ты не чувствуешь? Запах!

Сосед втянул носом воздух:

– Что-то ты выдумываешь. Все в полном порядке!

Дверь меж тем пала.

– Здесь никого нет!
– зычно выкрикнула Лаудра, - кто соврал, что он здесь?

Женщина угрожающе двинулась вперед, стискивая в руках кувалду.

– Вы же сами слышали голос! Он был здесь! Да и дверь изнутри заперта была!
– Ярин отступил на несколько шагов.

– Неважно! Сейчас его здесь нет!

– Но куда же он девался?
– выкрикнул кто-то. Вопрос был не из простых. Окошко в туалете располагалось под самым потолком, и к тому же было столь мало, что вряд ли довольно механик, бывший мужчиной довольно грузным,

мог туда протиснуться. Кроме окна и находящейся на небольшом возвышении дыры в полу, в туалете ничего не было.

– С бесами он знался, вот они его и утащили, - со знанием дела воскликнула какая-то старуха.

– А может быть...
– нерешительно сказал кто-то, осторожно заглядывая в дыру. Ярина замутило.

– Багор!
– вскричала Лаудра, - именем начальника вокзала!

***

Через пятнадцать минут золотоволосая женщина, перемазанная нечистотами, держа в руках багор так, словно это было боевое копье, вышла в зал и, тяжело дыша, заявила о том, что механика обнаружено не было, и поезд придется задержать до тех пор, пока дрезина не привезет из Бологого необходимые детали и не съездит еще раз - за механиком. Пассажиры зашумели.

– Как так, паровоз сломался?
– негодовал сидящий неподалеку пожилой мужчина в вытянутых на коленках темно-синих штанах и мятой майке, из-под воротника которой выбивались седые волосы, больше напоминавшие мех, - дуралеи безрукие, простой паровоз починить не могут!
– добавил он так, будто всю жизнь только и делал, что чинил паровозы.

– Поедем скоро, поедем, - успокаивала его сидящая рядом жена, сухонькая женщина в немарком сарафане и повязанным на голову платке.
– В первый раз, что ли?

Видимо, это и впрямь было не в первый раз, потому что пассажиры, пороптав минут десять о расписании, опозданиях, своих правах и безответственности работников железной дороги, затихли. Никого из них, казалось, не заинтересовал факт довольно странного исчезновения механика вместе с неизвестным типом - впрочем, в его существование, кажется, так никто и не поверил. Впрочем, наверняка у всего этого было приемлемое объяснение - люк в полу, например. Не желая далее разбираться в загадках вокзального сортира, Ярин открыл купленную ранее книжку.

Она начиналась с повествования об Эдеме, золотом веке людей, когда они жили, не зная колдовства, проводя время в простых, естественных занятиях: возделывании полей, уходе за скотом, выпекании хлеба... Пахота без чародейства? На быках, что ли? И это - золотой век? Да, соглашалась книга, это было время упорного труда. Зато простая, неспешная жизнь не менялась веками, люди не знали роскоши, излишеств, искушений и изнеженности - а потому не было раздоров, бахвальства и войн. Долго длился золотой век, и продлился бы вечность, если бы не армии Владыки, пришедшие с Запада.

На первый взгляд, Владычество улучшило жизнь простых людей. Оно принесло лекарства, победившие смертельные еще недавно болезни, и механизмы, облегчившие ремесло ткача, кузнеца и пахаря. Но вместе с ними пришла роскошь, заставившая людей отвернуться от тяжелого праведного труда и тянуться к излишествам, сражаться за них. Хуже того, с Владыкой пришло неравенство: обнаружившие в себе колдовские способности возвысились над другими, использовали чары для обогащения и власти. Простые же люди, лишенные талантов, влачили жалкое существование - может быть, их жизнь и стала удобнее, чем в Золотом веке, но в сравнении с разгульным, роскошным бытом чародеев она казалась нищей, нестерпимой. И возопили люди, и взмолились они о справедливости.

Ответом их молитвам стало рождение Латаля, великого пророка, чей портрет был приведен тут же: суховатый мужчина, уже в годах, с буйной шевелюрой кудрявых волос, острыми ушами и остроконечной бородой. Вот, оказывается, кто был отчеканен на монетах. Латаля с детства посещали видения, и с их помощью он сделал несколько важнейших открытий, первым из которых стало утверждение бесовской природы волшебства. Латалю открылись времена, что были до тех пор известны лишь из мифов и легенд. Но легенды лгали, а Латаль увидел в своих видениях правду: черти и бесы властвовали над миром до Золотого Века, повелевая материей и стихиями - пока не сгинули, уничтоженные собственными пороками и кознями.

Сгинули бесы, однако, не полностью - они оставили после себя черные, колдовские книги, с помощью которых люди научились пользоваться волшебством. Им не удалось повелевать Сегаем в той же полноте, что и бесам - в устах обычного человека заклинания лишь призывали иллюзии того, что могло бы быть. Но и этого оказалось достаточно, чтобы развратить колдунов и заразить их мысли порчей. Одержимые бесами, поклоняющиеся им колдуны разрушили Золотой век, и вернутся в него уже не было никакой возможности: несмотря на бездуховность и темное происхождение, водопровод, поезда и отопление были слишком удобными. Латаль предложил построить новый Эдем, изгнав если не темные силы в целом, то хотя бы неравенство, бесопоклонников и Владыку. В Новом Эдеме чародеи, по мысли Латаля, должны были отречься от своих покровителей-бесов, встать в один ряд с обычными людьми, отказаться от излишеств и роскоши - тогда, по мысли отца Латаля, уйдет бедность и настанет изобилие, при котором каждый сможет взять все, что хочет.

Латаль основал Церковь Равенства, став ее Отцом, и его идеи привлекли множество последователей. Поначалу церковные проповеди посещали лишь самые угнетенные и обездоленные, но со временем к ним прислушались и ремесленники, и знать, и военные. Но Владыка с тысячами верных ему колдунов по-прежнему стоял на его пути, и тогда отец Латаль, собрав всю свою прозорливость и проникнувших повсюду сторонников, совершил невозможное - убил Владыку, разрушил вековое рабство и положил начало новой эре в истории Сегая.

Ярин читал, время шло, и часа через полтора из будочки под потолком вокзала зычно объявили посадку. Ярин, вместе с обрадованно загомонившей толпой, прошел на платформу и увидел на пути похожий на здоровенную цистерну ревущий паровоз, за которым стояло пять вагонов, деревянных, но на железной тележке. Ярин невольно залюбовался чудовищем. Бездуховные или нет, но поезда были, пожалуй, самым впечатляющим достижением волшебства огня и пара, и величественностью уступали лишь пароходам, взглянуть на которые у парня не было шанса - в этой части Сегая не было ни морей, ни судоходных рек. Ярин хорошо представлял себе внутреннее устройство паровозов, которое было, если забыть о масштабе, таким же, как и во многих машинах Орейлии: раскаленная каменным огнем и медью вода приводила в движение поршни, которые, в свою очередь, вращали колеса. Но, рассматривая все это вместе, он не мог не заметить печати волшебства и мудрости на каждой детали, от рессор до паровозного гудка. Поезда стали одним из триумфов чародейства, преобразивших мир: во времена того, что книга упорно называла "Золотым веком", Сегай был исполинским континентом, покрытый дикими чащами непроходимых лесов, степными пустошами и коварными болотами. Путь из одного конца материка в другой превращался для одних ищущих приключений путешественников в дело всей жизни, а для других - в подвиг, эту жизнь уносивший. Те времена закончились меньше ста лет назад: опутанный сетью железных дорог, Сегай стал сравнительно небольшой, уютной и почти безопасной местностью, пересечь которую можно было за две-три недели.