В тени монастыря
Шрифт:
– Это восстание из-за настольной игры?
– переспросила Алия, спрашивая себя, точно ли в сумасшедшем доме будет хуже, чем в этой компании.
– Да нет же!
– потерял терпение Киршт, - это у Гедеона все вокруг Меча и Посоха крутится. Нам просто надоело, что невесть откуда объявившийся епископ указывает нам, что есть, что слушать, и уж на последнем месте - во что играть. Он не просто запретил эту дурацкую игру - тем же самым эдиктом он разрешил городской страже, вместе с Искателями, проверять сумки и карманы горожан, если те выглядят подозрительно, и конфисковывать у них ересь. Обосновал это тем, что фишки, в отличие
Алия вновь увлеченно кивнула, на сей раз и впрямь поняв, о чем идет речь.
– И, кроме того, - продолжил Киршт, - епископ запретил не Меч и Посох. Епископ запретил изображения любых государственных чиновников на круглых предметах.
Хмурый парень сделал паузу и приглашающе посмотрел на Алию, словно ожидая реакции, но девушка молчала.
– Не понимаешь?
– спросил Киршт.
– Ну подумай же!
Алия подумала. Ничего в голову не приходило. Киршт запустил руку в карман и достал оттуда пригоршню мелочи.
– А теперь?
Алия покрутила в руках монетку. На одной его стороне красовалась единица и подпись "один золотой". На другой стороне был отпечатан тот же грузный старик, которого Алия уже видела на первой фишке. Император.
– Киршт считает, что тем самым епископ объявил деньги ересью и разрешил их конфисковывать, - сказал Гедеон, - но, конечно, он не имел это в виду, это просто недоработка...
– Ага, удобная недоработка!
– проворчал Киршт, - арестовывай кого хочешь! Чистая случайность, конечно.
– И ведь действительно стали арестовывать!
– ввернулся Иан, давно порывающийся что-то сказать, - автор этих рисунков... Я знал его, ну, то есть, я почти уверен, что это он. Раслав. Это я учил его рисованию. Он пропал, как только Ариан начал всю эту историю! Он не появлялся дома, его не видел никто из его друзей - словно в воздухе растворился. Я уверен, что это дело рук Ариана, и что Раслав заточен в Монастыре - ребенок, в сущности! Без всякого суда!
– Да, возможно, - кивнул Киршт, - как и другие перешедшие епископу дорогу. Несколько человек из Ассамблеи - те, кто отказался молчать - были отправлены в монастырь для перевоспитания. Правда, тогда суд все же состоялся...
– Фантазируешь ты. Где члены Ассамблеи и где Раслав?
– фыркнул Гедеон, - зачем он Ариану?
– А зачем вообще он делает то, что делает?
– ответил вопросом Иан, - как бы то ни было, после всего этого - похищений, обысков - наше терпение лопнуло, и мы вчера вышли на улицу.
– Но чем в точности вы тут занимаетесь? Я имею в виду, народное восстание... Вы копите силы для захвата Монастыря?
– Алия в самом деле пыталась понять, что здесь происходит.
Иан рассмеялся:
– Ну что ты! У нас мирный протест. Мы хотим донести наше мнение до наместника Бернда. Он назначен на этот пост Императором, и, хоть он и не может напрямую назначать епископом, но к его мнению в столице прислушаются... Когда он услышит нас - он решит все проблемы.
Алия нашла среди фишек и портрет Наместника: степенного пожилого человека с залихвацкими усами, в указывающем на военное происхождение мундире с неразборчивыми орденами на груди, и точно в таком же, как у стражников, шлеме. Бернд смотрел на нее через монокль с некоторым оттенком пренебрежения и высокомерия, как бы говоря: "я - Наместник Щачина и генерал Гвардии, а ты кто такая?" В этот раз ей почти не пришлось ждать, пока картинка изменится: глаза Наместника почти сразу же начали стекленеть, и скоро стали дикими и безумными, а в уголках его рта появилась пена. Несколько секунд Наместник смотрел на нее взглядом душевнобольного, который вскоре угас, словно Бернд окончательно утратил рассудок. Все дело в его глазах,– решила она, - в них можно увидеть и то, и другое, и третье.
– Это несправедливый рисунок, - Иан заметил, что Алия разглядывает наместника, - он не... не такой. Бернд строг, но справедлив, и уже много лет мудро и умело управляет Щачином, не прогибаясь под Церковь и не вступая в бесконечные пререкания в Ассамблее. Люди любят его. Неделю назад мы написали ему петицию, зная, что Бернд не допустит беззакония в своем городе, когда о нем узнает. Обращение подписало несколько сотен человек! Но в управе его потеряли на следующий день после приема!
– У Ариана есть люди повсюду, - объяснил Гедеон, и Алия снова заметила, как скривился рот Киршта.
– Мы решили обратиться к Бернду более непосредственным образом, и встали под окнами его дворца. Пару дней назад. Уж не знаю, что там, за стенами, происходит, но пока мы получили от него известий. Но, уверен, скоро что-нибудь да изменится.
– А почему бы городской страже просто вас не разогнать?
– спросила Алия.
Ненадолго повисло молчание.
– Кто-то должен отдать приказ, - начал Иан, - Бернд не хочет. Ариан не командует стражей. Вчера он выступил перед Ассамблеей с требованием применить силу, но, поскольку мы не нарушили никаких законов, то Ассамблея ему отказала. Не без злорадства, надо полагать.
– Да и потом, не так-то просто справится с народным гневом, - добавил Гедеон.
– Стража и Гвардия уже однажды справились с народным гневом, - фыркнул Киршт, - и тебе это известно. Просто Бернд не хочет идти навстречу Ариану. Епископ слишком часто совал нос в его дела, и Бернд любит его не больше нашего. Да и, в конце концов, как ты правильно заметила, - с легким злорадством продолжил хмурый парень, - восстание действительно от площадной ярмарки отличается только численностью, причем в меньшую сторону. Но, конечно, соглядатаи Императора уже отправили донесения, так что, думаю, что-то решится через дней через пять, когда из Латальграда прибудет приказ.
– Отчего так долго?
– удивилась Алия.
– Ну как, поездом от Щачина до Латальграда примерно два дня добираться, а еще ведь нужно решение принять...
– Решение принять - это понятно, но разве приказ нельзя доставить как-нибудь по-другому?
– Как это - по-другому?
– удивился Иан.
– Ну, например... э-э-э...
– Алия с удивлением обнаружила, что не может вспомнить нужного слова, - по... э-э-э...
– По...?
– Ну да, с помощью... штуки! Какой-нибудь штуки?
– Алия искательно посмотрела на собеседников и внезапно к ней ясно и остро, подобно вспышке молнии, пришло осознание - она мелет чушь. Нужные слова в ее голове отсутствовало также, как искомые штуки - в городской жизни, и даже не слова это было, а всего лишь фантазии, мимолетное эхо ее уже почти истаявших снов. Тут же она выпалила: