В тени престола. Компиляция 1-12 книга
Шрифт:
– Ребята, чуть погодите!.. – де Леви, стоя на стременах, всматривался в ход боя: Свен смял голову колонны и его воины, врубившись в ряды противника, прижавшегося к повозкам, уже вступили в рукопашную схватку, готовую перерасти в страшное избиение, ведь и Гуннар, гнавший мусульман от замыкающих повозок, создавал невообразимую панику в рядах противника. И вот, когда в центре давки вверх взметнулось высокое копье с золотисто-оранжевым мусульманским флагом и раздались призывные звуки труб, призывавших на подмогу всех, кто находился поблизости от места нападения, де Леви решился на атаку. Он поддал шпорами коня и, опустив копье, крикнул. – Вперед! По центру! Держать строй клином!..
Лавина конницы, выстроившись клином и разгоняясь на спуске с холма, врубилась в тесные ряды противника, пронзая его копьями и давя копытами боевых коней. Ржание лошадей, смешиваясь с криками и воплями противника, хрустом ломавшихся повозок и стонами раненых, наполнило холмы своей завораживающей музыкой битвы. Воины, словно завороженные, поддавшись этой зловеще-пьянящей музыке смерти, словно танцоры невообразимого боевого танца, кружились на тесном участке дороги, зажатой с двух сторон грядой холмов.
Сопротивление врага было смято, по чести сказать, его толком и не было, а та жалкая попытка кое-как сплотить и создать подобие обороны в центре каравана, так и осталась неосуществленной. Бой разбился на участки, в которых окруженные мусульмане, словно стадо блеющих овец, наполняя воздух криками, воплями, ужасом и неизбежностью смерти, с бессилием обреченных сопротивлялись наседавшим на них со всех сторон конным воинам де Леви.
Филипп прорубился прямо к центру повозок, туда, где взвивалось знамя противника. Его мощный боевой декстриер, раздвигая грудью и давя копытами обезумевших от страха пехотинцев противника, вынес рыцаря лицом к лицу с предводителем каравана – высоким и худощавым мусульманином средних лет, одетого в развивающиеся на ветру шелковые одежды. Конический шлем его украшал большой тюрбан из ткани, а на верхушке колыхался конский хвост и знак в виде полумесяца.
Франк резким и натренированным движением высвободил левую руку и забросил свой норманнский щит за спину, тут же выхватил левой рукой шестопер и атаковал врага, орудуя двумя руками, ведь его правая рука крепко сжимала меч. Словно молотилка, Филипп налетел на предводителя каравана и несколькими ударами, выбив из его рук кривую саблю, оглушил противника, всунул шестопер в седельное крепление и, подхватив обмякшее тело, перебросил к себе через седло.
Защитники каравана, увидев, что их командир безжизненным кулем переброшен через седло рыцаря, стали бросать оружие и, оглашая воздух своими жалобными возгласами, просить о пощаде, что-то вереща на своем языке.
Де Леви увидел, как многие из его воинов, опьяненные кровью и быстротой схватки, кинулись громить, грабить и резать пленных, выхватил свой боевой рог и протрубил, привлекая к себе внимание:
– Всех вязать! Живее! Отходим в лес!..
Воины нехотя исполнили приказ командира, пересадив на повозки, куда свалили тела убитых врагов вперемежку со связанными и еще живыми пленниками, своих оруженосцев и стрелков. Караван медленно разворачивался и, снова огибая холмы, стал уходить в лес, росший в нескольких сотнях туазов от места боя.
Филипп все это время носился на своем коне от головы к хвосту каравана, проверяя эвакуацию и подгоняя воинов, при необходимости, ругательствами – ведь только они, как ни странно, имели действо на них. Когда на горизонте, его восточной стороне, где и находился Таррагон, показалось облако пыли, де Леви приказал Свену и его людям выдвинуться вперед и, расположившись в засаде, прикрыть в случае необходимости отход основной части войск с добычей.
– Только в драку не вступай… – де Леви пристально посмотрел в глаза скандинаву. Его голубые и холодные, словно лед, глаза даже сейчас выражали удивительное спокойствие и равнодушие ко всему, что могло случиться с ним и его воинами. Швед осклабился и, ответив что-то на своем странном языке, кивнул в ответ, показывая, что понял приказ командира. Когда он увел своих воинов, захватив еще и всех стрелков, Филипп вслух произнес. – Прямо камень, а не рыцарь…
Уйдя почти на лье от места боя и расположившись в небольшом, но широком овраге, разрезавшим лес почти в самой глубине его почти девственных зарослей, де Леви приказал воинам спешиваться и, выставив охрану на скатах оврага, принялся вместе с рыцарями осматривать добычу.
Удивлению его не было предела. Знатный мусульманин, видимо, всерьез и надолго собирался осесть в окрестностях Таррагона, потащив вместе с гаремом, визжавшим и дрожавшим от страха, всю утварь, кучи золотой и серебряной посуды, продукты и пряности, слуг и рабов, преимущественно из христиан, в довольно-таки большом количестве, почти с сотню, не считая членов их семей.
Охраняли караван, как оказалось, почти три сотни воинов эмира одного из городков Андалузии, из которых почти две трети были всадниками, причем, с тяжелым – что редкость для мусульман Испании, вооружением и на конях, защищенных крепкими кожаными доспехами и стегаными попонами. Полторы сотни пехотинцев, это были андалузские крестьяне, набранные в ополчение и мало что смыслившие в военном деле. Они почти все сдались, побросав оружие и не создав практически никаких проблем воинам де Леви.
– Поговаривают, что почти такие же всадники есть и у сельджуков… – заметил один из рыцарей, почти с восхищением рассматривая защиту лошадей противника. – У них еще весьма трудное к запоминанию название…
Филипп и сам слышал смутные рассказы о мощной ударной кавалерии турок-сельджуков, нисколько не уступавшей рыцарской феодальной кавалерии крестоносцев.
– Я тоже слышал о них… – подтвердил он слова рыцаря. – Рассказывали, что под Эдессой они весьма прилично потрепали крестоносцев…
В это время воины привели в чувство плененного эмира – тот открыл глаза и, застонав, схватился рукой за свой затылок, превратившийся в одну огромную и болящую шишку.
Де Леви кликнул Хуана-кастильца, немного понимавшего их язык и геральдику.
– Спроси у него: кто он и откуда, да и с какой стати оказался так далеко от родных мест… – попросил Филипп у него, кивая на пленного эмира.
Хуан начал общаться с пленником, помогая себе жестами, красноречивость которых говорила о том, что и сам кастилец не ахти в знании языка пленников. После нескольких минут беседы, Хуан повернулся к Филиппу и сказал:
– Дон Робер, этого эмира зовут Абдалла-ибн-Азиз. – Пленник почтительно поклонился, услышав своё имя. – Он и его люди из Андалузии. – Эмир снова поклонился. Хуан отмахнулся от него и продолжил. – Король Альфонсо Кастильский, как я и говорил вам, начал большую войну с мусульманами Андалузии, вот он, – рыцарь кивнул на пленника, – и потянулся от греха подальше в спокойные места… – Хуан засмеялся. – Выбрал же на свою голову спокойное место! Эй, Абдалла-ибн-Азиз, – тут кастилец перешел на его язык. Мусульманин покраснел и закивал головой, произнеся что-то в ответ. Хуан с довольным видом кивнул ему, перевел взгляд на де Леви и сказал. – Вот, дон Робер, он и сам понял, что пропал, только, бедняга, слишком поздновато…