В тени восходящего солнца
Шрифт:
«Только совершенно мудрый может быть руководителем шпионов», — писал Сунь-Цзы в своем знаменитом трактате «Искусство войны», но не было таких людей в 5-й армии на советском Дальнем Востоке. Ощепков рвался из сил, чтобы выполнить все задачи, что-то выполнял, что-то не мог выполнить, но командование начинало верить в его возможность сделать абсолютно все. В 1924 году агент Д.Д. получил потрясающее сообщение:«...при сем препровождаю вам программное задание по разведывательной работе на Сахалине в частности и вообще по Японии как на ее территории, так и в ее колониях — Корее, Формозе и Южном Сахалине. Максимум внимания уделите следующим вопросам, связанным с добыванием сведений о японской армии...w [86] Находившийся в поселке Александровский пост в пустынной части Северного Сахалина, крутивший кино в избе посреди заброшенного гарнизона, Ощепков должен был, по мысли Бурлакова и других своих командиров, собрать разведывательную информацию по Японии и
86
Цит. по: Лота В.И. За гранью возможного: военная разведка России на Дальнем Востоке (1918—1945). С. 35.
В октябре 1924 года Ощепков оказался в столице Русского Китая — Харбине. Там он остановился у своего однокашника по семинарии Исидора Незнайко и познакомился со своей землячкой Марией. Официально он был к тому времени женат. Но сама по себе история с его первыми двумя вступлениями в брак до сих пор окутана тайной. Дело в том, что 1 октября 1923 года, оформляя анкету секретного сотрудника, Ощепков в графе «семейное положение» написал странную фразу: «Холост и одинок». Долгие годы она вводила тех исследователей, которые ее вообще замечали, в сентиментальные размышления: уж очень глубокой тоской наполнено это выражение... Холост и одинок... Мне тоже так казалось, пока я не встретил эту же формулировку в... картотеке Антона Павловича Чехова, собранной им на Сахалине. Дело в том, что ссыльнопоселенцам, как мы помним, разрешалось вступать в некоторое подобие гражданского брака для облегчения совместного ведения хозяйства в условиях каторги. Именно такой брак был заключен между родителями Ощепкова. При этом на материке у каторжных мужа или жены могла оставаться венчанная супруга или супруг. Для того чтобы различить, кто в каком браке состоит, администрация каторги и придумала двойную формулировку, в которой супружеские узы подтверждались дважды. «Холост и одинок» означало не тоску по семейной жизни, а отсутствие уз брака в обоих случаях — и на материке, и на острове. Выросший и получивший начальное образование в условиях каторжной администрации, Василий Ощепков невольно перенял и применял и некоторые островные канцеляризмы, которые преследовали его еще долгое время.
Итак, 1 октября 1923 года он был «холост и одинок», а спустя ровно год обратился в харбинский епархиальный совет с просьбой расторгнуть его брак с гражданкой Журавлевой Екатериной Николаевной, и просьба его немедленно была удовлетворена. Странно? Ничуть, если предположить, что Екатерина Николаевна Журавлева была родной сестрой товарища Ощепкова по семинарии и тоже сахалинца Гавриила Николаевича Журавлева, а женитьба на ней понадобилась Василию для получения японских документов, необходимых для въезда в страну, которые он теперь, вступив в брак с местной жительницей, мог получить как островитянин. И харбинское епархиальное управление в 1923 году легко могло пойти навстречу кинопрокатчику, если он объяснил необходимость заключения фиктивного брака страхом перед большевиками и желанием уехать подальше от них — в Японию. Так это или нет, мы пока не знаем: до сих пор эта информация почему-то считается секретной.
Увы, девичья фамилия второй жены Ощепкова — тоже уроженки Сахалина Марии Григорьевны—такая же военная тайна. Мы знаем только, что ей в 1924 году было семнадцать лет и что она был прелесть как хороша — это видно по ее фотографиям.
Немедленно зарегистрировав брак с Марией, глава только что созданной кинопрокатной конторы «Slivy-Film» Ощепков отправляется через Шанхай в столицу уже «Русской Японии» — Кобэ, куца и прибывает 24 ноября. Место прибытия и начала жизни Ощепковых в Японии было выбрано если даже и неосознанно, то очень удачно. После Великого землетрясения Канто, разрушившего до основания Токио и Йокогаму 1 сентября 1923 года (сгорел и «Никорай-до»), Кобэ стал точкой сосредоточения большинства иностранных диаспор Японии. Крупнейший ввозной порт сумел растворить в себе и сделать востребованными довольно большое для Японии количество иностранцев — только русских, по оценке эксперта по изучению русской диаспоры в Японии профессора П.Э. Подалко, там проживало более 300 человек — необыкновенно много для такой закрытой страны, какой была Япония 1920-х годов. В Кобэ до сих пор сохранились остатки «русского квартала» в престижном районе Накаяматэ, где в доме номер 137 Ощепковы прожили около 7—8 месяцев — до середины лета 1925 года, когда они перебрались в Токио. За это время Василий Сергеевич сумел полностью легализоваться в этой стране, получить надежные документы и предложение стать официальным представителем там германской кинокомпании «Вести». Разведывательные возможности в Кобэ вряд ли могли удовлетворить Центр — ничего особенно ценного эмигранты сообщить не могли. Токио сулил новые перспективы, и, перебравшись туда, Ощепков постарался доказать, что ожидания могут быть оправданы.
Снова в Токио
Прежде чем вернуться в Восточную столицу (так переводится на русский язык слово ‘Токио”), Василий Ощепков составил план работы в японской столице:
«1) Прежде всего, установить, в каких учреждениях служат учившиеся со мной в японской школе японцы.
2) Найти подходящую квартиру вблизи расположения какого-либо полка.
3) Записаться членом спортивного клуба Дзю-дзюцу в районе расположения полка.
4) Завязать знакомства с теми студентами, в семье которых имеется кто-нибудь из военных.
5) Завязать знакомство с фотографом, выполняющим работу для полка.
6) В случае необходимости поручить жене открыть курсы русского языка.
7) Установить время и место регулярного свидания с сотрудником Чепчиным (японец К.).
8) Наладить связь с Плешаковым, который служил в Центросоюзе в Хакодате, через которого была единственная возможность сдавать материалы для отправки во Владивосток или Харбин.
9) Познакомиться с русским служащим в интересных для меня учреждениях.
10) Чаще встречаться с товарищем по школе Сазоновым, который являлся правой рукой атамана Семёнова, и через него познакомиться с лицами из политических и военных кругов Японии» [87] .
Резидент Монах (новый оперативный псевдоним Ощепкова еще конкретнее указывал на прошлое своего обладателя) сумел выполнить почти всё намеченное, в том числе те пункты, в которых прослеживается его опыт службы в контрразведке — расселение вблизи воинских частей и дружба с фотографами были излюбленными методами работы японской разведки в России. Впрочем, топографические особенности работы Василия Ощепкова и других наших разведчиков в Токио — тема отдельного исследования.
87
Алексеев М. «Монах» с черным поясом // Родина, № 8,1997. С. 67.
Помимо «сотрудника Чепчина» — однокашника Ощепкова по семинарии, ставшего преподавателем одного из токийских военных училищ и давшего согласие работать на русских, Василий Сергеевич установил связь ещё с несколькими бывшими семинаристами, занявшими интересные для разведки посты. Владимир Плешаков оказал помощь старому другу, наладились отношения со Степаном Сазоновым, нашёлся и «русский служащий в интересном учреждении» — в компании «Мицубиси». Казалось, что советская тайная служба в Японии разворачивает сеть, которая принесёт в скором времени долгожданный богатый улов. Ведь прошло чуть больше года с начала работы. Этого едва ли достаточно нелегалу, чтобы устроиться на новом месте, освоиться, обжиться, особенно если это место — Япония. Вспомните —Рихард Зорге прожил в Японии восемь лет! Однако крупные «специалисты» рабоче-крестьянского шпионажа, руководившие Ощепковым, по-прежнему оставались недовольны работой своего сотрудника и требовали результата «здесь и сейчас». Результат был. По мнению экспертов, результат уровня значительно выше среднего для той ситуации, в которой оказался Василий Сергеевич, — почти все время находящийся под гласным и негласным полицейским наблюдением, да еще и почти лишенный финансирования своим преступным в необразованности и нежелании учиться командованием.
Два начальника—Бабичев и Заколодкин—быстро обвинили Василия Сергеевича в плохой работе, нецелевом расходовании бюджетных средств и предложили возвратиться в Советский Союз, чтобы вернуть деньги и... пройти разведывательную подготовку. Ощепков недоумевал: «Ведь должна быть груда ценных материалов, если они переведены на русский язык» [88] (выделено мной. — А.К.), но военно-бюрократическая машина работала безотказно: 15 апреля 1926 года первый нелегальный резидент советской военной разведки в Японии был назначен переводчиком разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа. Фактически Ощепков навсегда покинул Японию, чтобы переводить те секретные материалы, которые перед этим он сам же отправлял в Центр из Токио. По воле начальства покинул настолько спешно, что страдавшая от чахотки жена была оставлена в Токио и добиралась на родину сама.
88
Там же. С. 69.
В архиве японского министерства иностранных дел мне удалось обнаружить донесение агента секретной полиции Токко, обнаружившего внезапное исчезновение «подозрительного русского»: «... 16 апреля Ощепков отправился в деловую поездку в Кобэ, однако выяснилось, что на данный момент он находится во Владивостоке, к тому же он вызвал туда свою жену Марию, находившуюся тогда в Токио. Мария уехала из Токио 7 мая и отправилась во Владивосток через г. Цуруга. Внезапная поездка Ощепкова во Владивосток показалась неестественной, так как до этого он жаловался, что у него большие трудности с получением советского паспорта. Кроме того, близкие к нему люди, в том числе сотрудники “Фильма”, и его домашний персонал, полагали, что на данный момент он находится в Кобэ. Исходя из этой подозрительной ситуации мы провели разведывательные действия».