В тине адвокатуры
Шрифт:
Гиршфельд сухо пожал правую.
— Садитесь, дорогой мой, вот сюда, на отоманку, покойнее будет. Уж вы меня извините, что я в халате, работы страсть. Не сладка, не сладка, я вам скажу, жизнь литератора! — суетился Николай Ильич.
Гиршфельд уселся на отоманку.
— Какими судьбами к нам в Белокаменную? По делам? — спросил Петухов с самым невинным видом.
— По делам! — усмехнулся Николай Леопольдович. — Уж будто бы мой приезд для вас и неожидан?
Он пристально посмотрел на него.
— Загадки задаете! — уклончиво ответил Николай Ильич, но не вынес его взгляда
— Задаю, — отвечал Гиршфельд, — и хочу, чтобы вы мне вот эту поскорей отгадали.
Он достал из кармана сюртука бумажник, вынул из него присланную ему Александрой Яковлевной газетную вырезку и подал ее Петухову.
— Хе, хе, хе, задело соколика за живое! — вдруг неожиданным циничным смехом залился Петухов.
— Чему же вы смеетесь? — вспыхнул Николай Леопольдович. — Я спрашиваю вас, что это значит?
— А значит это, государь мой, что не следует забывать благоприятелей… — с тем же гадким смехом продолжал Николай Ильич.
Гиршфельд, совершенно неожидавший такого оборота дела, был положительно ошеломлен и глядел на Петухова во все глаза. Тот, между тем, быстро подскочил к двери кабинета, запер ее на ключ и возвратился на место.
— А вы полагали, уважаемый Николай Леопольдович, — снова насмешливым тоном начал он, — что выбросив Николке Петухову двадцать пять тысяч рублей, каплю в море нажитых вами капиталов, вы с ним покончили все счета, даже облагодетельствовали, на ноги поставили, век должен вам быть обязан, стоит лишь вам крикнуть: позвать ко мне Петухова — он так к вам, как собачонка, и побежит. Прибыть в Москву изволили! Чтобы был у меня в пять часов вечера! Как бы не так! Ошибаетесь! Оно действительно, на полученные от вас деньги я из ничтожества вышел, персоною стал, вся Москва чуть не в пояс кланяется, деятелем полезным сделался.
Он самодовольно улыбнулся, погладив свою французскую бородку. Николай Леопольдович молча продолжал глядеть на него.
— Но, во-первых, деньги эти я не получил от вас в подарок, это было вознаграждение за услугу, и вознаграждение, между нами сказать, небольшое, я бы мог потребовать тогда от вас сколько мне было угодно, и вы бы беспрекословно исполнили мое требование, но я, я был великодушен! Я надеялся, что вы оцените мою умеренность и не будете неблагодарны, но оказалось, что я ошибся. Вы, видимо, решили, что мы квиты, но в данном случае ошиблись вы. Не вашим деньгам обязан я моим настоящим положением, а исключительно моему уму и литературному таланту. Не даром молвится русская пословица: «глупому сыну не в помощь богатство», а какие-нибудь двадцать пять тысяч и подавно. Значит наши счеты с вами далеко не сведены. Вот вам и разгадка этой загадки.
Петухов указал глазами на газетную вырезку. Нахальство Николая Ильича превзошло ожидание Николай Леопольдовича. Он был, что называется, сбит с панталыку.
— В какой же сумме вы меня считаете своим должником? — мог только проговорить он.
— Окончательно?
— Ну, хоть окончательно…
— Видите ли вы, уважаемый Николай Леопольдович, хотелось бы этот домик в собственность приобрести, заложен он, так не желательно бы было с кредитным обществом возиться, чистенький приобрести хотелось бы. Типографию бы свою завести, оно выгоднее, а то не весть сколько денег лишних переплачиваешь…
Петухов остановился, как бы что-то соображая.
— Сколько же надо? — нетерпеливо спросил Николай Леопольдович.
— Да как вам сказать? Как будто на мой пятипроцентный билет главный выигрыш пал.
— Двести тысяч! — воскликнул Гиршфельд и даже привскочил с места.
— Уж никак не меньше… — с невозмутимым хладнокровием подтвердил Николай Ильич.
— Вы с ума сошли! Это грабеж! Откуда я их возьму? Вы на самом деле считаете меня каким-то Ротшильдом!
— Э, батенька, ничем я вас иным, как Николаем Леопольдовичем, не считаю, но дела ваши знаю досконально.
— Видно не знаете! — возразил было Гиршфельд, но Петухов посмотрел на него в упор с такой уверенной улыбкой, что тот смолк.
— Это уж вы оставьте, и если нам с вами считаться услугами, то эта сумма явится далеко не такой громадной, как вы стараетесь представить. Я с вами поступаю, как говориться, «по-божески».
— Хорошо «по-божески»! — сквозь зубы процедил Николай Леопольдович.
— А как же иначе? Именно «по-божески». Другой бы с вас с первого раза такой куш содрал, что вы бы ахнули, а все-таки выдали бы — нищим бы вас сделал и ничего вы не поделали бы. Перед перспективой копанья «царевой руды» говорить и возражать не приходится, а я вас щадил, видит Бог, щадил! Думал, авось сам поймет, почувствует. Мало того, сколько потом услуг вам оказал и не пересчитаешь, а вы возмущаетесь — грабят, дескать! Стыдитесь…
— Какие еще-то услуги? — задыхаясь от волнения, спросил Гиршфельд.
— Как какие? — воззрился на него Петухов. — Уж мы ли вас не восхваляли на все лады, как светило не только московской, но даже русской адвокатуры, но это в сторону. Я лучше буду говорить не о том, что мы печатали, а о том, о чем мы умалчивали. В печати в наше время чаще всего молчание является именно золотом. О ямщицком деле мне было известно — я промолчал; несчастный случай с покойным Иваном Флегонтовичем тоже был из подозрительных.
Николай Ильич исподлобья, но пристально посмотрел на Гиршфельд.
Тот опустил глаза.
— Я тоже промолчал… — после некоторой паузы начал Петухов. — А между тем знаю почти все подробности о дневнике покойной княжны: накануне своей смерти, Иван Флегонтович, царство ему небесное, мне все рассказал.
Он истово перекрестился.
— Повторяю, я молчал… О браке вашем с горничной покойной княжны Зинаиды Павловны, заключенном, конечно, ради того же дневника, тоже не намекнул словом, а сюжетец интересный — хоть роман пиши.
Он остановился.
Николай Леопольдович сидел, как окаменелый.
— Этого ли не довольно? — вопросительно поглядел на него Николай Ильич. — Есть и еще! Устройство опеки над князем Шестовым, подробности тоже нам не совсем не известны… Что вы на это, уважаемый Николай Леопольдович, скажете?
Тот молчал, подавленный всеведением московского репортера-редактора. Чем иным мог он ответить ему, как не согласием на его условия.
— Когда и как доставить вам деньги? — слабым голосом спросил Гиршфельд.