В третью стражу
Шрифт:
— Да, — кивнула женщина, даже не пытавшаяся уже шутить. — Господин Баштюрк … Я не знала, что он полковник …
— Бывала у него в Стамбуле? — Самое смешное, что это все, что знал Баст фон Шаунбург о турецкой разведке. Название, два имени… и еще слышал как-то про центр в Стамбуле.
— Нет, — качнула головой Кейт. — Мы обычно встречаемся в Европе. Баст! Мне … ей … Черт! Мне просто нужны были деньги.
— Успокойся, Кисси! — Олег решил, что достаточно. Второй истерики он не хотел. — Мне-то какое дело! Да сдай им хоть все тайны болгарского генштаба, я-то здесь при чем?
— Ни при чем. — Робко улыбнулась Кайзерина и вздохнула с явным облегчением. — Уф, напугал!
— Какие у тебя планы? — Олег решил, что разговор можно и нужно сворачивать, тем более что и время начинало
— В каком смысле?
— В самом прямом. Вот что ты делала в Праге? Куда собиралась ехать из Вены?
— В Праге я … Теперь это неважно, — Улыбнулась она. — Он стал прошлым, понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю, — кивнул Олег. — А сейчас?
— Сейчас я свободна как ветер. Правда, через пять дней я должна быть в Гааге …
— Встречаешься с Жаннет?
— Дьявол! Баст, есть что-нибудь, чего ты не знаешь?
— Вероятно, есть, но я не знаю, что это, — ушел от прямого ответа Ицкович. — Ладно, … Я еду в Париж. Поедешь со мной?
— Почему бы и нет? А ты точно за мной не …
— Нет. — И это была истинная правда, но, с другой стороны, и отпускать Ольгу не хотелось. «Свой человек в Гаване» [99] никогда не помешает, а Ольга, как неожиданно вспомнил Олег, была не только своей — то есть, еще одним человеком оттуда — но и профессиональным историком, и работала «там», что характерно, в отделе истории БАН [100] .
99
Служба национальной безопасности Турции (Милли Амниет Хизмети — сокращенно МАХ).
100
Парафраз названия классического «шпионского» романа Г.Грина «Наш человек в Гаване».
— Ну, как знаешь. — Как-то очень «вкусно» усмехнулась Кейт. — А когда мы едем?
— Сегодня. — Улыбнулся в ответ Олег. — Где твои вещи?
— На вокзале, — вздохнула Кейт. — Ты не представляешь, Баст, какая это морока. Три чемодана… И ведь без них тоже не обойтись …
Глава 7. Остающимся Голгофа
Маленькая, уютная Гаага оказывала на Федорчука странное, почти гипнотическое, действие, — хотелось бесконечно бродить по узким улочкам окраин, заходить в небольшие лавочки и кафе, и смотреть. Просто смотреть, не прикасаясь, молча, как в музее, переходя от одного дома-экспоната к другому, разменивая возможность изучать улицы-экспозиции на звонкую монету минут и шуршащие банкноты часов. — Но этой наличности у Виктора как раз и недоставало, до такой степени, что он с удовольствием занял бы у кого-нибудь ещё хотя бы сутки, чтобы прийти в себя. Чтобы только не думать о содеянном, только не вспоминать…
Внезапно возникшая идея «выставить на бабки» советского резидента в Гааге Вальтера Кривицкого поначалу вызвала у Виктора лёгкий приступ энтузиазма.
«Да, мы таких как он в девяностые на гнилом базаре ловили и на счётчик ставили… Лохов чилийских. Дятлов тряпочных, бисером обшитых», — накручивал себя как перед неприятной встречей или тяжёлыми переговорами когда-то в прошлом. Или теперь надо говорить, в будущем? Бес его разберёт, но смысл-то понятен и этого достаточно.
Но недаром сказано, «на трезвую голову»! Работа мысли приглушила горячность первого порыва, а вместо необузданных фантазий, в сухом остатке, задержались только вопросы, и становилось их — по мере размышлений — всё больше. Есть ли прикрытие? И если да, сколько их и где? Каков распорядок дня резидента? Как проводят день его жена и дочь? И самый главный вопрос: на чём его ломать?
В том, что матёрый разведчик не принесёт вожделенные доллары и фунты «на блюдечке с голубой каёмочкой», Федорчук не сомневался. Так же как и в том, что у него самого хватит сил, и физических и моральных исполнить задуманное.
Celebesstraat, узкая улочка — двум телегам не разъехаться — в северо-западной части Гааги, мирно дремлющая в окружении
Брусчатка, велосипеды у тротуаров, почтовые ящики и редкие люди, настолько чужеродные между стен красного кирпича, что кажутся необязательными среди этого царства вещей. Дом номер 32, в три этажа: на первом — магазинчик антикварных книг герра Лесснера, окна второго и третьего плотно зашторены, — ни горшков с геранью, ни утюгов на подоконниках.
Возможность слежки осложнялась тем, что все ближайшие кварталы плотно застроены — дома тянутся стеной, практически без разрывов, ширина улиц и почти полное отсутствие деревьев не оставляют мест для укрытия наблюдателя. Выбор modus operandi [101] невелик, — нагло идти напролом и свернуть себе шею, или подумать, подумать.
101
Библиотека Академии Наук.
«Думай, голова — шапку тебе куплю!»
Решение проблемы нашлось через несколько минут внешне беззаботного фланирования, за перекрёстком с Bonistraat. Оно имело вид вполне прозаический, с некоторой, обывательской, точки зрения даже умилительный.
На тротуаре, перед открытой дверью расположился седовласый, немолодой — даже на первый взгляд — господин. Опорой для его несколько грузного тела служило кресло на небольших, явно не приспособленных для перемещения по улицам, колесиках. Господин кутался в шерстяной плед с геометрическим рисунком тёмных тонов, поверх пледа у него на коленях лежала закрытая книга с тусклым, но хорошо видимым издали, золотым тиснением на обложке: «Jacobi Sprengeri et Henrici Institoris. Malleus maleficarum» [102] .
102
Modus оperandi (лат.) — образ действий
Виктор усмехнулся про себя, — тоже мне инквизитор на заслуженном отдыхе! Небось, и дыба, списанная по амортизации, в подвале припасена на всякий пожарный случай, и «испанский сапожок» с именной табличкой «За тридцать лет беспорочной службы» от престола святого Петра, — на антресолях пылится.
«Впрочем, они же все здесь закоренелые протестанты. Ну да хрен редьки не слаще, но благодарность не от Папы Римского, а от наследников какого-нибудь Лютера или Кальвина [103] ».
103
Знаменитое пособие Шпренгера и Инститориса «Молот ведьм».
Рядом с креслом старика, погружённого в созерцание чего-то недоступного случайному свидетелю, скромно сидел небольшой, похожий на ожившую сапожную щётку, скотч-терьер. Поводок его ошейника был привязан к ручке кресла. Хреново, — на искушённый взгляд, — привязан. Хоть и крепко. Подобно хозяину, пёс был занят своими, уж тем более непонятными прохожим-людям, проблемами. Полуприкрытые глаза его казались обращёнными внутрь, навстречу отрицаемой церковью собачьей душе, которая есть тьма египетская по сравнению с человеческими потёмками. Лишь изредка топорщилась верхняя губа, обнажая внушительные клыки вкупе с остальными, положенными хоть одомашненному, но всё же хищнику, зубами. Намёк на рычание, беззвучно проступавший сквозь плотно сжатые челюсти, оставался скорее на уровне тщательно культивируемого охранного рефлекса, нежели прямо и явно демонстрируемой агрессии.