В третью стражу
Шрифт:
— Девочку не тронь, сволочь белогвардейская. Она не виновата.
— Ошибаешься, очень даже виновата, — переход на «ты» прошёл незаметно. Ничто так не способствует сближению двух взрослых мужчин как хороший удар в лоб, — В том, что оказалась в опасном месте в опасное время. В том, что отец её — редкая скотина, — не озаботился о безопасности дочурки и прикрылся ею в своих шпионских играх, — тут Федорчука внезапно осенило, — баб всяких принимает, пока жены дома нет…
— Вот же сучка французская! Сдала, тварь дешёвая.
— Мерзко даже не это, — Виктор, казалось, не заметил последней фразы, — а то, что ждёт тебя впереди. Гадалка из меня хреновая, но на пять лет вперёд я тебе предсказание сделаю. Гидрометцентр от зависти удавится. Слушай сюда, «рыцарь плаща и кинжала» недоделанный…
Дальнейшее было уже не интересно.
Даже обычно игривый как все терьеры Burstе, которого Федорчук оставил на попечение официанту кафе, перед визитом к «антиквару в штатском», весь обратный путь вёл себя удивительно тихо и старательно не смотрел в сторону пусть временного, но хозяина.
В подсобном помещении магазина по адресу Celebesstraat 32 остывал, уже покрывшийся характерными синими пятнами, труп капитана госбезопасности Вальтера Кривицкого. Маленький «Маузер» лежал рядом с человеком, причина смерти которого заключалось в том, что в будущем история его жизни получила слишком широкую известность [109] .
109
Гиньоль — Наименование пьес, спектаклей и отдельных сценических приёмов, основой которых является изображение различных преступлений, злодейств, избиений и пыток и т.п.
Прощание со старым Ван Бюреном вышло тёплым, хоть и слегка скомканным. Федорчуку не удалось отказаться от подарка, настойчиво предлагаемого, внезапно проникнувшимся к нему чуть ли не отцовскими чувствами, квартирным хозяином.
— Возьмите этот портсигар, он почти новый, а я почти бросил курить. Возьмите, сделайте приятно старику, да и вам он лишним не будет, серебро как-никак, а вы человек молодой, путешествующий, может и пригодится когда-нибудь, да и обо мне вспомните добрым словом.
В результате, контраргументы Виктора оказались слабее сказочной, насколько он знал европейцев, щедрости старика. Федорчук стал обладателем массивного, почти в три четверти фунта [110] серебра, гладкого, без рисунков и надписей, портсигара.
— Чемодан, вокзал… куда? — задался Виктор естественным в его положении вопросом, но решение пришло само собой, — конечно же в Гавр. Там — на пароход, три недели океанского путешествия и здравствуй, «город хорошего воздуха». Буэнос-Айрес. Пусть его знания о Южной Америке ограничиваются прочитанными в детстве книгами Ганзелки и Зикмунда [111] , авантюризма нам не занимать, сами с кем хочешь поделимся. Пересидеть «в пампасах» пару лет, пустить корни, а дальше — на север, благо война Чако уже завершилась, и новых вооруженных конфликтов на континенте не предвидится. Сначала в Мексику, потом, если Бог даст, можно и до Штатов добраться. И буду я не Димитриос Халкидис, а, к примеру, Мэтью Коппер.
110
Вальтер Кривицкий (Самуил Гершевич Гинзбург) — кадровый советский разведчик, сотрудник РУ Красной Армии и ИНО НКВД, работавший в 20-30-е годы в странах Западной и Центральной Европы. В описываемый период — резидент в Голландии. В 1937 году, спасаясь от возможных преследований со стороны карательных органов СССР, бежал на Запад, вступил в контакт с иностранными разведслужбами, написал книгу «Я был агентом Сталина», умер при невыясненных обстоятельствах в Вашингтоне в 1941 году. Есть мнение, что он передал британской разведке информацию о работе и составе советских резидентур на территории Европы.
111
Конечно же, это британский фунт (454 грамма), то есть портсигар весил почти 350 граммов.
«Расписание
Для начала следовало добраться хотя бы до Брюсселя, разобраться с новоприобретенным «имуществом» и заказать билеты на океанский лайнер.
«И всенеп-г-еменнейше, — мысленно подпустил ленинской картавинки Виктор, — пе-г-вым классом».
Если переходить из категории живущих в категорию плавающих по морю, то уж с полным комфортом. Тем более что денег у меня теперь, как у дурака махорки…
Мягкий диван купе поезда, везущего Федорчука в Брюссель, располагал к дремоте, но не тут-то было. Расслабиться не получалось, хоть тресни, а мысль об ударной дозе алкоголя была отметена как провокационная и вредительская. — Только гомеопатия! Никакой шоковой терапии, — мысленно провозгласил Виктор и, свернув пробку у купленной в вокзальном буфете плоской бутылки коньяка, сделал первый, осторожный глоток. На ум в этот момент откуда-то пришла странная аллегория с цыплячьей шейкой здравого смысла, хрустящей в мозолистых лапах реальности. Впервые за много лет захотелось перекреститься, настолько она была осязаема.
Последние несколько дней Федорчук ощущал себя чем-то вроде механической игрушки, не лишённой проблесков интеллекта, но всё-таки по определению тупой и ограниченной. Движущейся с маниакальным упорством к понятной, но от этого не становящейся своей, кровной, цели. Теперь, казалось, кончился завод пружины или сели батарейки, если говорить в терминах будущего. Что было причиной такого состояния, он даже не хотел задумываться, давным-давно приравняв «интеллигентскую» саморефлексию к мастурбации с явными элементами садизма. Короче, наступил полный и окончательный «game over» [112] .
112
Ганзелка, Иржи и Зикмунд, Мирослав — чехословацкие путешественники, проехавшие в 50-е годы ХХ века на автомобиле «Татра» практически по всем континентам планеты. Наибольшей популярностью в СССР пользовались их книги «Там за рекою, — Аргентина» и «От Аргентины до Мексики».
«Реципиент» вёл себя на удивление тихо, да и что прикажете делать мальчишке, пусть и с немалым жизненным опытом, буквально придавленному битым и тёртым, во всех смыслах, пятидесятилетним мужиком?
«Как хрен с лимоном против дижонской горчицы», — ассоциация не заставила себя ждать. Также как очередной «микроскопический», по личным меркам Виктора, глоток коньяка.
Естественный, — чёрта с два! Противоестественный, как не крути, — шок от «переноса» наложился на привыкание к новому телу и периодические поиски, в дальних закутках сознания, следов первоначального «владельца» молодой «оболочки». К счастью, удивляться Виктор разучился ещё четверть века назад, в Афганистане. Жестокая реальность необъявленной войны с неявным, чаще всего, противником, вытравила любые поводы для удивления. Мир с тех пор стал восприниматься как совокупность вводных… «Солдат, не спрашивай», — вот и четвёртый тост подоспел. «А как же третий?» — пробовала возмутиться обыденная часть сознания. «Как-нибудь потом. Если захочу».
«За Самуила Гершевича Гинзбурга. За настоящего мужика, нашедшего единственно правильный выход. Земля пухом тебе, капитан» [113] .— Виктор махнул ещё глоток из горла. Соседей по купе не имелось, и некому было удивиться молодому — пожалуй, на чей-то взгляд. даже слегка лощёному мужчине, пьющему прямо из горлышка бутылки коньяк и отчего-то часто моргающему, словно в глазах у него щиплет от нестерпимого желания плакать. Плакать… от вынужденной своей жестокости, от безысходности чужого, не своего, бытия, от обречённости правильного, но тоже чужого, выбора.
113
«Game over» (англ.) — конец игры, обычно неудачный.