В третью стражу
Шрифт:
— Но я с тобой в Праге не спала! — Возмутилась Таня.
— Верно. — Согласился Олег. — Но кто этому поверит?
Остаток дня они провели, неторопливо прогуливаясь по городу. О делах больше не говорили. Все, что требовалось обсудить, обсудили еще в ресторане, обговорив и ее линию поведения в Москве, и способы связи, и прочие жизненно важные мелочи, но заниматься этим весь день сочли излишним. Некоторая спонтанность в ее очевидным образом не заученном наизусть рассказе о встрече в Антверпене могла лишь добавить ему правдоподобия и искренности. И присутствие Олега рядом с Таней было теперь залегендировано.
На самом деле говорили они, как ни странно, мало, и на это, по-видимому, у каждого имелись веские причины. Чувствовали настроение друг-друга и не пытались говорить ради самого факта разговора. Но и напряжения или неловкости от длинных пауз между короткими репликами не испытывал ни он, ни она. Напротив, и у Олега, и у Татьяны было ощущение облегчения, а почему так, каждый знал и сам, вернее понял позже, когда уже расстались.
Около восьми они зашли в бар неподалеку от порта, выпили по рюмочке коньяка и там же простились. Идти дальше Таня должна была уже одна.
— Удачи! — Сказал Олег, глядя ей прямо в глаза. — И до встречи. Я буду ждать тебя в Брюсселе.
— Скажи, Олег, — было очевидно, что Таня решилась, наконец, озвучить часть того, что непроизнесенное ощущалось дальним фоном все время их не слишком содержательного разговора. — Ты ведь здесь не один?
Конечно, можно было и отшутиться, сказав, что, разумеется, — нет, поскольку вместе с Таней их двое. А еще можно было сделать вид, что не понял, о чем идет речь. Были и другие варианты. Но Олег решил сказать правду. Сразу, без лишних раздумий решил, почувствовав, что так будет правильно.
— Нет. — Сказал он. — Нас трое. Со мной здесь два моих старых друга.
— Значит, трое. — Кивнула Таня.
— Четверо. — Поправил ее Олег.
— Пятеро. — Она снова смотрела ему в глаза.
— И кто же у нас пятый?
— Ее зовут Катерина Николова.
— Болгарка?
— Здесь.
— А там?
— Она из Питера. Но это она пусть тебе сама рассказывает. В Париже оставь ей записку у портье в отеле «Одеон», и она придет на встречу.
«Не проболталась … Надо же!»
— Правильное решение. — Кивнул Олег. — Когда приедешь в следующий раз, познакомлю тебя со всеми остальными. Пять человек — это сила.
— Прощай.
— До свиданья! — Поправил Таню Олег.
— До свиданья! — Улыбнулась она и неожиданно, резко привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.
А где-то сзади — то ли справа, то ли слева от того места, где стоял Олег «сводный духовой оркестр» грянул «Прощание славянки», и у Ицковича неожиданно защипало в глазах. Он оглянулся в поисках так к стати вступившего оркестра, но там, где он мог или должен был быть, ничего такого, разумеется, не наблюдалось. Однако музыка-то была! И Баст фон Шаунбург отчетливо ее слышал, вот только так и не понял, откуда она к нему пришла. Из далекого далека прошлого, когда, возможно, под этот же марш уезжал на «японскую» [130] сапер Моисей Ицкович, или из далекого будущего, где с этой мелодией тоже много чего было для него связано. Но так или иначе, она была с Олегом — эта тревожная мелодия — здесь и сейчас, в вечернем Антверпене 1936, а вот Тани, когда Баст обернулся назад, рядом уже не было.
130
Де-факто (de facto) —
Глава 9. Миссия
Вверх… Вниз… Вверх… И снова вниз…
«Кончится это когда-нибудь? — Татьяна лежала на кровати в своей каюте и страдала. — На койке». — Поправила она себя через «не могу» — Не вывалюсь, это главное. Понятно теперь для чего тут бортик, но вот желудок…Ох!».
Качка выматывала, ужин, которым угостил Олег, вывернуло уже через час, после того, как «Сибирь» отдала швартовы и вышла в открытое море. А теперь пустой желудок делал робкие пока попытки выйти погулять, как та кошка, которая гуляла сама по себе.
«Ох, мне! Хорошо хоть шифровку составить и отдать успела… А Олег несколько странно себя вел, не находишь? Не подкалывал как обычно… Или просто не до смеха стало?»
«Он мне нравится!» — Эхом пришла мысль, которую Татьяна решительно обозначила, как принадлежащую альтер эго — Жаннет.
«Я вся такая порывистая, вся внезапная такая. — Хмыкнула Татьяна. — Молчала бы шлюха малолетняя! Тебе и Рихард нравился, и этот капитан, что радиодело преподавал, и тот лейтенант — будто бы летчик, и снова Рихард и снова летчик. На передок слабовата? Ты сама хоть раз выбирала?»
«Так получалось». — Звучит виновато, но никаких особых переживаний не чувствуется.
«Дура! — А это как раз эмоция, и, не сказать, что слабая, потому что желудок вот-вот убежит… — Рихард — это же Зорге! Тот еще… дамский мастер!» — «Так получалось» — передразнивает Татьяна… сама — себя. — Так получали! Тебя РАЗРАБАТЫВАЛИ, милая, и не говори, что нет! И физически, и психологически — чтоб не привыкала к одному человеку, и, не дай бог, не влюбилась. Как проститутку готовили. А что завтра предложат? Стать любовницей Гимлера или Геббельса? Правда, хромой гад славянок, говорят, предпочитает…»
Но, видимо, от общей слабости организма Татьяна палку-то перегнула, и тут уже не выдерживает Жаннет:
«А ты сама-то, чем лучше!? Раз обожглась, а потом выбирала! Этот не хорош, тот дурак… Третий и вовсе тюбик зубной пасты не закрывает! Какой кошмар! Мама тебе что говорила? — «Терпимей будь к людям, Таня! С твоим характером одна останешься!» — Как в воду глядела!»
«Много ты понимаешь!» — Возмутилась Татьяна, которую этот странный моно-диалог несколько отвлек и от качки, и от связанного с нею состояния. — Ты меня поучи, болезная! Поучи!»
Но странное дело. Чем сильнее гуляли у нее эмоции, тем «живее» и активнее становилась на самом деле не существующая уже Жаннет.
«Сама стерва старая! — Перешло в контрнаступление альтер эго. — Какого черта ты Олегу нервы мотаешь? Отлично понимаешь — сам он тебя в постель не потянет, и будет делать вид, что всерьез воспринимает твои non probant pr'etexte [131] , и будет ждать, пока ты сама не запрыгнешь, созрев, или не запрыгнешь совсем, перестав ему голову морочить!»
131
Ицкович ошибается. «Прощание славянки» был написан В.И. Агапкиным под влиянием начала Первой Балканской войны (1912-1913).