В третью стражу
Шрифт:
— Радиовзрыватель? Кустарно … на нынешней их элементной базе… Нереально. Если ты не хочешь заполучить нечто в размере большой сигарной коробки с волочащимся шлейфом антенны. Метров в пять.
— То есть, если не взрывать, так значит стрелять?
— Ну вот, чуть что сразу — стрелять. А чем тебе часовой механизм не угодил? — Удивился Виктор.
— Ну, хорошо! — Согласился Ицкович. — Будильник. Взрыватели я достану. А вот взрывчатка?
— С селитрой и ее производными, по идее, проблем быть не должно. А вот детонаторов, Олег, нужно два: ударный или химический, и еще электро. Первый можно, в конце концов, от гранаты взять. Только не терочный, а то будем как дураки с хлопушками…
— Я же сказал, —
— Тогда не вижу проблем, подгоняем авто с полутонной взрывчатки, и …
— Витя, ты бульвар имени крепкого хозяйственника барона Османна хорошо себе представляешь? — Спросил Олег.
— Черт!
— Вот именно! — Усмехнулся Олег, который над этим самым уже думал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Но вот Федорчук заговорил, и все встало, что называется, на свои места. — Но не беда! Я, Витя, знаю одно «другое» место — пальчики оближешь!
— Какое место?
— Мне тут кое-кто рассказал, что 13-го Тухачевский встретился со своим товарищем по немецкому плену, лейтенантом Реми Руром. Рур — журналист. Сейчас печатается под псевдонимом Пьер Фервак. В 1927-ом он даже книгу о Маршале выпустил. Типа воспоминания о замке Ингольштадт и германском плене. Следить за этим типом несложно. Он приведет нас в кафе. Там, разумеется, будет охрана, но подозреваю, что встреча будет неформальной и менее помпезной, чем обед с бывшими офицерами Семеновского полка.
— Как будем работать пациента?
— Двое следят за Ферваком, — Предложил Олег. — Один потом остается в машине, а второй — звонит из ближайшего бистро третьему в кафе или еще куда. Третий отправляет смертника на заминированной машине по адресу, заведя перед этим часы, и сам тоже едет к месту действия, приглядывая за миной.
— Подожди! — Остановил Олега Виктор. — А кто смертник?
— Есть у меня один местный фашик на примете. Его в любом случае надо убирать, а тут и повод хороший.
— Ага! — Виктор все-таки разлил водку по стаканчикам. — Но, знаешь что, не надо его взрывать. Пусть бросит машину и уходит. Чекисты за ним, тут мы и постреляем и его, и этих, и дай Бог ноги!
— Тогда нам нужна пара МП-18! Или томпсоновских «трещоток» [128] . Впрочем, с «томи-ганами» будет перебор. Здесь не Чикаго, юноша… И сразу же встаёт во весь рост второй вопрос: где их взять?
— МП-18? Что за зверь такой? — Ну, да, Виктор-то не немец, откуда ему такие тонкости знать.
128
Мулен Руж — (Moulin Rouge, буквально Красная Мельница, фр.) — классическое кабаре в Париже; Максим — ресторан на Рю Руайяль.
– Первый пистолет-пулемёт Шмайсера, с деревянным прикладом и барабанным магазином от «Люгера»…
— Знаю, — кивнул Виктор. — Видел пару раз. Ну «Шмайсер» я, пожалуй, могу достать … — задумчиво протянул Виктор и закурил. — На черном рынке, наверняка, есть. Но вообще-то стремное это мероприятие: сам понимаешь, криминал, стукачи, то да се. Ладно, дай подумать, может быть, что-нибудь и придумается. Пока суд да дело, давай, я быстренько по лавкам пробегусь. Багет куплю, сыр, ветчину, кофе… Сардин в масле. Настоящих, швейцарских. Поесть-то нам всяко надо, да и разговор живее пойдет. Фосфор, опять же, полезен для мозга.
— Вот интересный феномен, — отсмеявшись, сказал Олег. — Как немец, я вполне могу говорить всухую …
— А как русский — нет! — Заржал Федорчук. — Мы русские такие!
— Это ты мне говоришь? — Картинно ужаснулся Олег.
— Я, я! —
— Не торопись! — Крикнул вдогон Олег. — И купи бриош с изюмом, к кофе вместо пирога!
Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил: И вот ещё что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу «запланированные потери» внесём. Полтонны аммонала… Это знаешь ли не в тапки срать.
Это произошло с ним в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, поглядел лениво в окно, но ничего примечательного не увидел: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре [129] тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Однако не в этом дело. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали там за редкими деревьями. Важным было ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбург, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это была фантастическая жизнь в чужом, но ставшем уже своим теле, под чужим именем, не резавшем, впрочем, уже слух, и в чужом времени, каким-то образом превратившемся в его собственное время.
129
MP-18 — немецкий пистолет-пулемёт, конца Первой мировой войны. Пистолет-пулемёт МР-18/1 (Maschinenpistole18/1) изначально был предназначен для вооружения специальных штурмовых отрядов и полиции.
Пистолет-пулемёт Томпсона (Томми-ган) — американский пистолет-пулемёт, разработанный капитаном Джоном Томпсоном в 1916 году, активно применявшийся во время Второй мировой войны.
Это было странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время — непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей — проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой своей клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью — так казалось — неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. И дико хотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено было уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет и не может быть. И ощущение тяжести этого знания, как и ответственности за обладание им, заставило Олега окончательно принять то, что с ним случилось, как факт.
Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он проснулся. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело приняло и непосредственные реакции безраздельно принадлежали теперь человеку, которого звали Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно закончилась, и ему, Олегу-Басту не нужно было теперь опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словом на неизвестном прототипу языке.