В труде и учебе
Шрифт:
Шурик заметил, какими страшными глазами смотрят на него товарищи, и спохватился.
— Я только не знаю, — сказал он, — должен ли я вам все это рассказывать?
— Мне можно, — ответил Николай Егорович. — Видишь ли, я тоже когда-то был комсомольским работником.
Он полез в стол, долго копался в бумагах и наконец извлек на свет старую, пожелтевшую от времени, похожую на паспорт книжку.
Ребята смотрели на Николая Егоровича с нетерпением и недоверием. Уж очень он был не похож на комсомольца, этот пожилой человек!
— Вот
Ребята с уважением разглядывали старое удостоверение Николая Егоровича. Оказано было в нем, что член Российского коммунистического союза молодежи Н. Е. Воронин командируется Центральным Комитетом комсомола в распоряжение Тамбовской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом, спекуляцией и преступлениями по должности. Желтая картоночка была помечена 1920 годом — Шурик даже зажмурился: «Ух, как давно!» — и напоминала о гражданской войне, лесных засадах и жестоких боях.
— Значит, Тимур — это Нина? — задумчиво повторил Николай Егорович. — И это она все придумала?
— Нет, — сказал Шурик, терпеливо улыбаясь. — Это не одна она придумывала. Сначала все придумал писатель Гайдар. А потом мы придумали все вместе. Нина нам только сначала говорит, какими мы должны быть дома и в школе, а потом мы всё делаем сами. Я и вот Женя и Наташа — мы учимся с вашим Никитой в одном классе. Мы всё про вас знаем, нам рассказывали.
— Что же вы про меня знаете? — спросил Николай Егорович.
— Всё, — коротко сказал Шурик. — Знаем, что вы живете с Никитой одни, вдвоем; мама у Никиты переучивается в Москве на доктора, а он сам долго болел; знаем, что у Никиты был старший брат и теперь его нет, потому что была война…
Шурику не хотелось говорить напрямик, что старшего брата Никиты убили фашисты.
Женя так и сказал, дергая Шурика за рукав:
— Об этом не надо говорить. Просто, одному жить и учиться трудно… Вы же все время заняты, вам некогда, и Никита все время один.
— Вы решили мне помочь? — сказал Николай Егорович.
— Никите, — ответил Шурик. — Ну, и, конечно, вам тоже. Ничего особенного! Мы и другим тоже помогаем. Вы делайте свое дело и на нас не обращайте внимания.
— Никиту мы вытянем, — сказал Женя.
— Он уже вытягивается, — сказала Наташа.
— Я вытягиваюсь, — подтвердил Никита.
— Хорошо, — сказал Николай Егорович. — Большое тебе спасибо. И вам, ребята, большая благодарность и от меня и от Никиты. Вы — хорошие товарищи. Не знаю только, как вы сами будете справляться со своими делами и уроками — времени на Никиту у вас уйдет много. Что скажут ваши отцы и матери?..
Но тут Никита страшно зашипел в своем углу и за спиной у Жени и Наташи стал подавать Николаю Егоровичу таинственные знаки. Забыв про все на свете, он сигналил отцу: «Молчи!» — по сложному тимуровскому коду, которому научил Никиту Шурик, — ладонь в растопырку и все пальцы в кулак.
Николай Егорович удивленно смотрел на ребят: «Что случилось?»
Большая и светлая комната стала как будто опять мрачной и нерадостной. Нахмурился и побледнел Шурик. Укоризненно машет руками Никита. У девочки в глазах стоят слезы, и она запрокинула голову высоко-высоко, делая вид, что разглядывает потолок комнаты. Так, по крайней мере, ни одна слезинка не упадет на пол.
Николай Егорович понял, что не надо продолжать разговор. В сложных отношениях ребят нелегко было сразу разобраться. Он наклонился над столом, перелистывая альбом с марками.
Все потом узнается, и все станет на свое место.
Но откладывать выяснение отношений на «потом» Шурик Никифоров не захотел. Он еще больше побледнел и на глазах у всех стал вроде выше ростом.
— Отцы наши и матери ничего нам не скажут, — тихо выговорил он. — Надо вам все объяснить сразу… Сядь, Никита, на место и не толкай меня локтем… Я, и Женя, и Наташа — мы живем в детском доме и с Никитой только учимся вместе… Ты, Наташка, носом не хлюпай! Отец у тебя был не хуже, чем у других людей. И у меня отец был не хуже, и мать…
Непонятная какая-то петля перехватила Шурику горло, и он отвернулся к стене. На одно мгновение дрогнули его плечи, и всем показалось, что Шурик плачет. Но тотчас же он снова круто повернулся лицом к людям, и все увидели блестящие его глазенки.
— Ну и что? — сказал он упрямо. — Была война за Родину. Нина говорила, что и Аркадий Петрович Гайдар умер за то, чтобы войны больше не было, чтобы другие люди жили спокойно. Отцов наших убили… Мы же должны быть не хуже от этого, а лучше. Вот и всё!
— Ну и хорошо, что всё, — сказал Николай Егорович, обнимая Шурика. — Выговорился — и ладно… Иди, Никита, ставь чайник, а ты, Наташа, помогай мне по хозяйству. В шкафу стоят тарелки, а в ящике лежат вилки и ложки.
Он был очень смущен сегодня. Так вот кто, значит, помогал жить на свете ему и Никите!
Помощники! Да им самим надо помогать со всех сторон. А ведь в этом детском доме он, директор фабрики, сосед, ни разу не был… Как это сказал мальчуган… «Они умерли, но ведь мы должны быть от этого не хуже, а лучше». Хороший мальчишка!
Николай Егорович еще раз внимательно оглядел комнату. На столе, рядом с учебниками по русскому языку и по математике, под локтем у Шурика лежала большая зеленая книга. На обложке было написано золотыми буквами: «Аркадий Гайдар. Сочинения…»
А в простенке над столом, мягко освещенный светом настольной лампы, Сталин улыбался им всем — и Шурику, и Никите, и Николаю Егоровичу, и писателю Гайдару…