В трущобах Индии
Шрифт:
И он навел револьвер на Нана-Сагиба.
— Ты хочешь убить меня?
— Нет, но убью, если ты будешь упорствовать. Я спасу тогда жизнь шести человек, а это чего-нибудь да стоит.
— Как смеешь ты третировать меня, потомка императоров могольских?
— Во мне также течет королевская кровь, Нана, и еще более древняя, чем твоя. Не будем спорить, я держу тебя в своей власти и пользуюсь этим.
— Чего ты хочешь от меня?
— Я говорил уже, но могу объяснить еще раз, чтобы ты меня лучше понял. До амнистии, объявленной англичанами, известие о которой я принес сегодня утром, мы все могли одинаково биться за твою жизнь и, конечно, до самой смерти защищали бы тебя. Сегодня положение изменилось: англичане дали слово
— Да, заметил.
— Но этого нам мало; ты можешь поступить с другими двумя, как хочешь, но что касается Сердара, мы дали себе слово спасти его против его воли и против твоей. С твоей стороны, Нана, будет беспримерной подлостью, если ты, как это и случится рано или поздно, будешь жить во дворце в Калькутте, пользоваться английским золотом, после того как повесят настоящего героя войны за независимость, человека, которого мы почитаем, как Бога. Вот почему сегодня же вечером, когда он вернется, ты позовешь его и, освободив от клятвы, потребуешь от него, прикажешь ему отвечать на зов сестры, сделать все необходимое для восстановления своей чести и возвращения должного места на своей родине. Ты можешь прибавить, что, раз он исполнил задуманные им планы, ты попросишь его помощи, но не для того, чтобы защищать тебя и сражаться с английскими войсками, а чтобы отвезти тебя на «Диане» в какую-нибудь отдаленную страну, где ты будешь жить на покое с твоими богатствами.
— Я вижу, в чем дело, — сказал Нана-Сагиб с горькой улыбкой. — Под предлогом спасти Сердара вы хотите сохранить свою собственную безопасность.
— Ах, как ты нас мало знаешь, Нана! Слушай! Рама, произнеси следующие слова вместе со мной.
«Я, Нариндра, клянусь Нитре моими предками и „страшной клятвой“, если Нана-Сагиб исполнит верно то, о чем я его прошу, защищать его до самой смерти в том случае, если он предпочтет славный конец английскому плену».
— И вы это сделаете?! — с удивлением воскликнул Нана-Сагиб.
— Мы поклялись твоя очередь.
— А если я откажусь?
— Я прострелю тебе голову сию минуту. — И махрат приставил дуло револьвера ко лбу принца.
— Остановись! — крикнул последний в ужасе. — Остановись! Я согласен на все, но вы не покинете меня?
— Мы поклялись тебе.
— Хорошо, я сегодня же вечером сделаю то, о чем вы меня просите.
— Поклянись священной клятвой.
Принц колебался, и Нариндра снова поднял револьвер. Приходилось покориться ужасной необходимости, и Нана-Сагиб произнес клятву.
— Этого было бы довольно минуту тому назад, — продолжал Нариндра, — но теперь мы требуем, чтобы ты написал эту клятву и подписал ее своим именем.
Несчастный был побежден и без малейшего возражения покорился новому требованию.
— Все, — сказал Нариндра, пряча на груди листок пальмы, на котором писал принц. — Мне остается только дать тебе совет. Сделай это с величием и великодушием, подобающим царственному лицу, и Сердар, не имея никакого подозрения, сохранит еще более сильную привязанность к тебе.
— Вы оставите мне, по крайней мере, двух чужеземцев?
— О! Тех-то! Так как они рано или поздно будут повешены в Индии или где-нибудь в другом месте, то нам это решительно все равно. К тому же у тебя достаточно золота, чтобы выкупить их.
— А вы?
— Не беспокойся, мы будем биться в первом ряду подле тебя, мы тебе не подданные, не друзья, не наемники на твоем жалованьи.
И с этими словами Нариндра и Рама удалились. Да и пора было, Сердар вернулся, объехав только ближайшие к Нухурмуру берега.
Нана-Сагиб поступил по совету Нариндры… по-царски. Трудно описать удовольствие Сердара, когда его не только освободили
— Я не могу после того, как англичане объявили, что пощадят мою жизнь, требовать от тебя, чтобы ты жертвовал мне своею. Что скажет история, которая составляет список малейших поступков принцев, если я соглашусь принять твою жертву, когда мне не угрожает больше никакой опасности? Ты приготовил мне убежище в Нухурмуре, которое трудно отыскать, и я подожду здесь лучших дней. Если позже, когда ты кончишь свои дела, ты вспомнишь меня, я приму гостеприимство твое на «Диане», и мы отправимся вместе на поиски земли, где потомок Ауренг-Цеба и Надир-Шаха может жить и умереть спокойно, не испрашивая милости у англичан.
Сердар ушел от него со слезами на глазах и с сердцем, переполненным восторженным удивлением к своему герою, слабостей которого он никогда не хотел видеть.
— Какая жалость, что нам не удалось освободить Индию! — сказал он своим друзьям. — Какой великий государь был бы у нее!
— Так вот всегда и пишут историю! — шепнул Нариндра на ухо Раме-Модели.
Всю ночь не мог Сердар закрыть своих глаз; он не помнил, чтобы испытывал хоть раз такую радость с того дня, когда двадцать два года тому назад, вечером во время битвы при Исли, маршал Бужо приколол ему на грудь крест Почетного Легиона, сорванный потом, благодаря тому негодяю… Он был свободен… Свободен наконец… А виновник всех его несчастий находился, по соизволению неба, в Индии. Человек этот, который добился того, что военный суд лишил Сердара чина и ордена, который был причиной того, что отец его проклял, вся семья оттолкнула от себя, что он вот уже двадцать лет бродит по всему миру, чтобы заглушить свое отчаяние беспрерывным передвижением с места на место, заговорами, битвами, — этот человек назывался Вильямом Броуном и был губернатором острова Цейлона. Год тому назад он встретился с ним лицом к лицу и думал, что убил его во время дуэли без свидетелей, но Богу было угодно, чтобы он остался жив, дабы дать возможность бывшей его жертве вырвать у него признание и доказательство его подлого поступка. Вот куда немедля хотел отправиться Сердар, теперь снова Фредерик де Монмор де Монморен; ему хотелось привести это доказательство своей сестре, чтобы первое слово, услышанное ею от него, было: «Твой брат был всегда достоин тебя».
За час до восхода солнца на берегу озера стоял Ауджали с хаудахом на спине и ждал, пока маленький караван кончал свои последние приготовления в путь. Сердар брал с собою только Нариндру и Раму, которым Нана-Сагиб разрешил сопровождать его. Беспечный принц, помня слова индусов: «Мы будем биться в первом ряду, но с тобою», — предпочитал оставить у себя чужестранцев, которые не придут каждую минуту тревожить его покой и будут хорошо служить ему благодаря его золоту. Не странно ли, что человек этот, выказавший столько мужества во главе восставших сипаев, впал после поражения в полную апатию, присущую всем восточным принцам? Не будь у него той беспредельной гордости, которая заставляла его бояться, как смерти, публичной выставки перед народом, которая на основании индусских предрассудков должна была низвести его на один уровень с париями, он бы давно уже сдался англичанам и поселился в одном из дворцов на берегах Ганга, чтобы вести там созерцательную жизнь, какую ведут лишенные трона раджи.
В ту минуту, когда маленький отряд готовился отправиться в далекий путь к Гоа, чтобы сесть там на шхуну «Диана» и ехать в Пуант де Галь, к Сердару подошел со своими пантерами Рам-Шудор и просил его, как милости, позволения сопровождать его. Сердар хотел сначала отклонить его просьбу, когда в голове у него мелькнула одна мысль.
— Кто знает, что может случиться? — пробормотал он.
Пантеры, привыкшие уже к слону, которому Нариндра преподал урок, как он должен вести себя с ними, весело прыгали вокруг него. Сердар указал факиру на них и сказал: