В ту ночь, готовясь умирать...
Шрифт:
А что поделаешь, если весь шариат состоит из одних противоречий, каждый адат противоречит здравому смыслу и отрицает всякую логику? Каждый толковал адат и шариат, как хотелось или в зависимости от настроения. Помните смешную песенку о том, как в горной речке, утром рано, утонули два барана? Так вот, каждый толкователь готов был сбросить с кручи инакомыслящего. Бывало, скидывали. И сами спрыгивали. Такая диалектика!
Из множества заявлений, распиравших папку, шесть просьб особенно заинтересовали Кичи-Калайчи, и он даже попросил у председателя разрешения сделать выписки из этих документов.
Вот что записал Кичи-Калайчи.
Заявление первое:
«Уважаемая редакция!
Убедительно прошу вмешаться в настоящее дело и переубедить зловредных родителей моей любимой девушки. Ее имя — Заира, она дочь Ислама Карагаджиева — этого изверга, который не согласен отдать за меня свое дитя, а только продать! Ищет покупателя побогаче! Но разве десять трудолюбивых пальцев на моих мозолистых руках — не главное богатство?
На сегодняшний день этот ископаемый родитель растоптал толстыми подошвами мою любовь, засватал дочь за человека ей чужого только потому, что тот согласился представить калым!
Это же несправедливо, нечестно!
Жду ответа до востребования потому, что живу в новом поселке, нашу улицу еще никак не назвали и письмо может затеряться.
Камал-Паша Гафуров».
Заявление второе:
«Дорогой товарищ депутат!
Поищите среди наших справедливых законов такой, чтоб он не дал пустить под откос наше личное счастье! Я ее люблю больше, чем Тахир свою Зухру и Отелло свою Дездемону, хотя мою будущую жену зовут Баканай, а меня — Айдамир. Отец прячет ее в сундуке под замком, а ключ от него один — калым. Но какой! Ах, как поет моя Баканай! Завтра исполнится два месяца, как не слышу ее голоса.
Все дни и ночи чувствую: она страдает. Ведь совсем еще девчушка, в июне только школу кончила — не смеет ослушаться отца, который красным семафором встал на нашем пути!
Если не поможете — хоть не осуждайте меня сурово, как похитителя!
С уважением. Машинист тепловоза Айдамир».
Заявление третье:
«Уважаемая комиссия по делам молодежи! Я — винодел.
И потому со всей ответственностью присоединяюсь к лозунгу «Пьянству — бой!». Противно смотреть, как люди превращают свадьбы в массовую попойку. За три дня проходят три стадии: первый день пьют с воздержанием — это когда гости возвращаются домой, держась за стены и штакетники. Второй день пьют с расстановкой: двое под руки ведут, третий ноги переставляет «нагруженному» по самое горлышко! А уж на третий напиваются до полного расположения — кто во дворе, под кустами, у родника, а кто и прямо под свадебным столом!
Как честный человек заявляю: такой свадьбы не хочу!
На днях получил однокомнатную квартиру. Лоджия смотрит и на море и на горы. Что еще надо современному человеку для семейного счастья? Родятся дети — получу двухкомнатную.
Заранее благодарный Бадави».
Заявление четвертое:
«Дорогая «Юность»!
Работаю на земснаряде, рою плотину. Приезжайте, посмотрите, как мы, переворачивая землю, украшаем и исправляем саму природу! Раньше здесь шуршали сухой жестью кусты полыни, а этой весной их омыла иода, поднялись невиданные здесь травы, выбросили первые почки саженцы абрикосов… Только ничего меня не радует, ни премии, ни красота ожившей земли. Кто сам не любил, тому не понять мои мучения. Ведь я люблю ее больше, чем сестер, больше, чем брата младшего! Жить без нее не могу. А родители не хотят отдать ее без калыма. Мутят воду, грозят выдать за другого. Если так — за себя не ручаюсь, потому что мне такого не снести.
Посоветуйте, как быть, чтоб прослыть умным и остаться храбрым? В этом смысле я имею в виду дочь директора нашего колхозного рынка — Серминаз.
Единственная надежда на тебя, радиопередача «Юность»! У директора рынка приемник гремит на весь базар, если ты обнародуешь в программе передач «Для вас, родители» его заскорузлые намерения — дрогнет, уступит. Больше мне обращаться не к кому. Думал попросить знакомого начальника милиции, но он на стажировке.
Готовый всех вас пригласить на свадьбу
Хайдарбек с пульпровода».
Заявление пятое:
«Уважаемый товарищ прокурор!
Убедительно прошу рассмотреть мое заявление и принять меры, чтобы родители Фариды перестали торговать ее чувствами.
Работаю в лаборатории токсичности полимерных материалов. Я знаю, почему ее отец «химичит» с нашей свадьбой — ждет, не даст ли другой жених калым больше, чем собрал я.
Я люблю Фариду, пусть она не выговаривает половины из сорока пяти букв арбукского диалекта и еще слегка припадает на левую ногу. Я и сам прихрамываю на правую, но это никак не отразится на нашем благосостоянии. Мой заработок — 200 р. Есть свой сад.
Отец Фариды — каменщик жилмассива, как работник пользуется почетом, о нем даже в газете писали.
Жду помощи.
Исмаил, сын Исрапила, ныне живу в поселке «Химик», проспект Менделеева, д. 7».
Заявление шестое:
«В республиканское Управление культуры.
Не удивляйтесь, что я обращаюсь к вам, возможно, не по адресу, но мне подруги говорили, что здесь работают исключительно отзывчивые люди.
Я — младшая дочь в семье бетонщика стройкомбината Вагаба Сурхаева. Мать моя — штукатур.
Я своих родителей очень уважаю и люблю, а меня они обидели. Дело в том, что я окончила культпросвет-школу, работаю сейчас в клубе на полставке — библиотекарем. У нас молодежь очень любит книги, но самый читающий — арматурщик Сулейман. С осени прошлого года, когда мы познакомились, он прочел столько книг, что я три раза обновляла его абонемент. Это — без газет и журналов, которые в зале. Сначала мы оба любили одни и те же книги, а потом полюбили друг друга и решили пожениться. На днях Сулейман заслал к моим родителям сватов, а мой отец заявил: «Чтоб «подарок» был и все, как у людей положено». Мать мою уговорить всегда можно, а вот каким способом отца перевоспитать? Если уж совсем нельзя без калыма, то, может быть, хоть согласится в рассрочку? Пожалуйста, пристыдите отца, сделайте доброе дело. Тем более что мы с Сулейманом договорились в наш медовый месяц поехать по всей главной улице России — Волге, от Астрахани и до истоков великой реки за озером Селигер. Я еще нигде, кроме нашего поселка, не была.
Уважающая вас Сурхаева Марьям».
На первой странице каждого заявления, чаще всего в левом углу, были предписания: «Рассмотреть по существу», «Срочно разобраться», «Направить в комиссию по делам молодежи», «Передать в комитет комсомола. Об исполнении сообщить» и просто: «В архив. Нет адреса».
Председатель закончил читать заявления и сообщил «о принятых мерах»:
— На предприятиях, стройках, в двух винсовхозах, педучилище и конно-спортивной школе прочитаны сто двадцать две лекции. Но, товарищи депутаты, лекции читают тем, которые сами страдают от позорного обычая…
В общем так же, как лекции по атеизму, куда приходят лишь воинствующие безбожники.
В результате массовой кампании борьбы с калымом, сыграно комсомольско-молодежных свадеб — семьдесят четыре…
Отдано под суд за уплату выкупа скотом и промтоварами — четыре жениха, вернее мужа, поскольку дела о преступлениях, связанных с пережитками родового строя, слушались уже после свадеб…
Привлечены к уголовной ответственности и уплате штрафа, в размере калыма, двадцать один родственник невесты, вместе со свойственниками и родичами!.. Несколько дел возвращено народными судами из-за отсутствия состава преступления… — на память, без бумажки бубнит председатель.
— Если и дальше так дело пойдет, слово «калым» можно будет услышать только в театре, в пьесе о проклятом — тьфу, вспомнить противно! — феодальном прошлом? — наивно спрашивает Кичи-Калайчи.
— Не вижу повода для ухмылки! — сухо замечает председатель заседания. — Вы же сами слышали, сколько заявлений. А за каждой бумагой судьба человека.
— Даже две судьбы, — уточняет адвокат Дибир Махмудович и устало спрашивает: —А не пригласить ли этих калымщиков сюда? Мы бы побеседовали с ними, может, они Уголовного кодекса не читали?..