В твоей безраздельной власти
Шрифт:
Независимо от того, пожелает она этого или нет.
Когда в поле зрения появилась колокольня, Джек Донован улыбнулся и хлестнул вожжами по спинам двух коричневых меринов, предвкушая интереснейший день в компании Сары.
На самой вершине холма на обочине дороги он увидел какое-то странное пятно коричневого цвета, которое бросалось в глаза на фоне окружающей зелени. Поначалу он подумал, что это павшее животное, но по мере того как Джек приближался к этому месту, он все отчетливее различал, что на обочине дороги лежит мужчина, облаченный в длинный, желто-коричневого
Донован замедлил ход. Неподвижность фигуры внушала опасения. Было еще рано, чтобы мужчина напился до такой степени, что свалился, пытаясь добраться до дома. Опять же стук копыт почти над его головой разбудил бы даже пьяного в стельку.
Донован остановил лошадей. Следовало, по крайней мере, посмотреть, не требуется ли человеку помощь. Донован соскочил с коляски, подошел и опустился на колени перед неподвижной фигурой.
Джек приложил пальцы к шее мужчины и обнаружил слабый пульс. Хорошо. Затем он перевернул мужчину на спину и чертыхнулся.
Кровь запеклась на белой рубашке возле правого плеча и запачкала плащ. В мужчину стреляли.
При мужчине оказалась пара армейских «кольтов» 45-го калибра, которые каким-то чудом не украли; одежда его была из грубой материи и предназначалась для носки в полевых условиях. Бронзовый цвет его кожи свидетельствовал о том, что он проводил долгие часы на открытом воздухе; его длинные светло-каштановые волосы вперемежку с золотистыми прядями были чистыми. Это был отнюдь не бродяга, а мужчина, привыкший иметь в своем кармане деньги, когда путешествовал по ведомым лишь ему причинам.
А сейчас он медленно истекал кровью на обочине дороги.
Донован снял испорченный плащ и расстегнул рубашку раненого. Из безобразной раны в плече сочилась кровь. Донован вынул новый носовой платок и прижал его к ране.
Веки мужчины дрогнули, и он тихонько застонал. Хриплое дыхание вырвалось из его глотки. Хороший признак, подумал Донован. Вынув нож, Донован отрезал рукав испорченной рубашки мужчины и использовал его в качестве грубой повязки. Затем с осторожностью, на которую был только способен, поднял мужчину и погрузил его в коляску.
Сев на место возницы, он хлестнул лошадей и понести в город.
Звон церковных колоколов разносился над горами, созывая прихожан к воскресной службе. Прошла неделя со времени аукциона, и Сара до сих пор испытывала боль при мысли о том, как окончился пикник. В течение этой недели Донован несколько разделал попытки поговорить с ней, но Сара твердо решила, что не желает выслушивать то, что он собирается сказать.
Сердце протестовало против этого, но с помощью железной силы воли она подавляла в себе страстное желание увидеть Донована.
Идя с матерью к церкви, Сара говорила себе, что все случившееся к лучшему и что будет безопаснее для них обоих, если они будут находиться на почтительном расстоянии друг от друга.
– Ты очень тихая сегодня, – сказала Джун.
Сара пожала плечами.
– Ты до сих пор сердишься на меня за то, что я выставила твою корзину на аукцион?
– Ты не имела права это делать, – сказала Сара, и в ее голосе почувствовалась горечь. – Я говорила тебе…
– У меня есть все права! – отрезала Джун. Она остановилась и уперлась руками в бока, вынудив остановиться также и Сару. Не обращая внимания на то, что они стояли на Мейн-стрит на виду всех, кто направлялся в церковь, Джун заговорила с Сарой таким тоном, которого она не слышала с тех пор, когда еще носила косички. – Я до чертиков устала наблюдать за тем, как ты заточила себя в четырех стенах и отгородилась от жизни, Сара Энн Калхоун! Я, твоя мать, сыта этим по горло!
– Мама, я знаю, что ты хочешь мне только самого хорошего, но я не думаю, что ты ведешь себя реалистично.
– Не вали с больной головы на здоровую, Сара Энн! Никто не мыслит более реалистично, чем я. Я оставила свою семью в Филадельфии, чтобы отправиться на Запад с твоим отцом. Это было опасно, был немалый риск. А затем он умер и оставил меня одну, и я должна была искать способ выживания. – Она сделал паузу. – Ты не единственная, кто пострадал от этого.
– Я никогда не считала, что я единственная…
Джун продолжила, словно Сара вообще ничего не произнесла, в ее глазах сверкали яростные огоньки, которые она демонстрировала только по отношению к своим детям.
– Ты была молода и совершила ошибку. Мы все ошибаемся. На этом учимся. Но нет причин для того, чтобы перестать жить.
– Я и не перестала жить, – возразила Сара, ошеломленная потоком страстной речи матери. – Я веду нормальную жизнь, издавая газету.
– Издавать газету – это было мечтой отца, а не твоей. К тому же он, по крайней мере отделял работу от личной жизни. – Джун взяла дочь за руку, голос ее стал еще напряженнее от эмоций: – Сара, ты моя дочь, и я люблю тебя. Пожалуйста, не жди, что я буду стоять в стороне и наблюдать за тем, как ты бездарно тратишь лучшие годы своей жизни.
Сара смотрела на мать так, словно никогда ее не видела раньше. Почему она никогда не замечала в ней стальную хватку под маской милой улыбки и скромных манер? Почему ей раньше не приходило в голову, что одной из причин того, что ее снова приняли в светское общество, была несгибаемая твердость и поддержка Джун Калхоун?
– Ой, мама! – Сара потянулась к матери, чтобы прижаться к ней, и почувствовала, как рука Джун ласково гладит ей волосы. – Я не хочу зря растрачивать свою жизнь, – пробормотала она, словно маленькая девочка, пробудившаяся от ночного кошмара.
– Ты не будешь этого делать, дорогая. Ты моя дочка, и я не помню, чтобы я учила тебя сдаваться.
Внимание Сары привлек топот лошадей. Посторонившись, она увидела, как блестящая черная коляска, запряженная парой красивых лошадей такого же окраса, пронеслась мимо и направилась к церкви.
– Боже милостивый, да это никак мистер Донован! – удивилась Джун, прикрывая глаза от солнца ладонью.
– Да, в самом деле. – Сара проследила за тем, как коляска подкатила к церкви, поднимая клубы пыли. Донован соскочил с экипажа и опрометью бросился внутрь. Через считанные секунды он выбежал вместе с доктором Мерсером.