В убежище (сборник)
Шрифт:
— Предложение с радостью принимается! — заявил Танкред. — Все действующие липа собираются на сцене в последнем акте. Надеюсь, прежде чем падет занавес, авторы порадуют нас новыми сценическими эффектами.
Глава 11
КРАСНОЕ ОБЛАЧЕНИЕ С КРЕСТОМ НА СПИНЕ
К полудню небо затянулось свинцовыми тучами, и когда стал накрапывать дождь, мы с Танкредом снова решили сразиться в шахматы. В дождливую погоду хорошо сыграть партию
— Доктор Тарраш в своем пособии настоятельно рекомендует систематически ограничивать жизненное пространство противника… — пробурчал Танкред. — Нет, Пауль, ты играешь слишком вяло. Где твоя инициатива?
— Бог ее знает… Откровенно говоря, меня сейчас интересовало бы Совершенно иное, — признался я. — Почему ты не хочешь сказать, что тебе понадобилось в Лиллезунде?
— Пожалуйста, я скажу… — он откинулся в кресле. — Прежде всего, я послушал, о чем говорят люди. Вот например, меня интересует Рейн. В нашей задачке это «х», одно из неизвестных. Оказывается, о нем здесь никто ничего не знает. Ой вовсе не местный рыбак, никогда здесь не жил. И людям вообще неведомо, где он живет.
— Любопытно! И это ты выяснил в Лиллезунде?
— Нет, конечно. Но и там тоже. А сперва я нашел рыбака с моторкой, он и отвез меня в город. В городе я попытался найти стекольщика, которого Арне нанимал поставить стекло и который тут, якобы, чуть не вывалился из окна. Такового я не обнаружил.
— Иными словами, твое расследование не принесло никаких результатов?
— Почему же? Наоборот. Ну, и еще я получил телеграммы в ответ на свой телефонный запрос.
Он достал из кармана три сложенные телеграммы и протянул мне. Я развернул первую:
«ПАНИЧЕСКИЙ ОТТОК КАПИТАЛА БАЛТИЙСКИХ СТРАН ТЧК ВЕРОЯТНЫ ИНВЕСТИЦИИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ ТЧК КАСПЕРСЕН».
Текст второй телеграммы, по-видимому, был как-то связан с первым сообщением:
«ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ВПОЛНЕ ОБОСНОВАНО ТЧК КРИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ МЕКСИКЕ ТЧК ПРЕДПОЛАГАЮ ПОТЕРЯНО ДЕВЯНОСТО ПРОЦЕНТОВ ТЧК САСТАД».
Я с удивлением посмотрел на Танкреда.
— С каких это пор ты интересуешься мексиканской революцией? И зачем тебе знать, как идет движение капитала? Ты собираешься играть на бирже?
— Ничего подобного. Я заинтересовался этим недавно. Точнее, позавчера, около десяти утра. Будешь смотреть третью телеграмму? На мой взгляд, она очень любопытна, в ней содержится ключ ко всему, что происходит в этом доме. Во всяком случае, если моя гипотеза верна.
Я буквально пожирал глазами телеграфный бланк. Нет, похоже, он вешал мне на уши длинную развесистую лапшу: телеграмма состояла из одного довольно бессмысленного слова и подписи:
«ПОЛТОРА ТЧК ХАЙДЕ».
— Что это значит? — недовольно буркнул я. — Полтора? Мне это ничего не говорит. И кто такие Састад, Касперсен и Хайде?
— Три хороших специалиста.
— Стало быть, ты не хочешь мне ничего объяснить? Танкред наклонился к доске и сделал длинную рокировку. Потом он опять развалился в кресле.
— Пауль, по сути, я сейчас играю в шахматы с неким невидимым противником. Партия развивается весьма напряженно и теперь входит в эндшпиль. Я, был бы слишком плохим стратегом, если бы рассказал о своих планах. Согласен? И позволь тебе сказать: в воздухе запахло новыми комбинациями.
— Надеюсь, ты не причисляешь к своим противникам меня?
— Разумеется, нет. Однако с моей стороны было бы неразумно посвящать в свои планы и зрителей. К сожалению, зрители и сочувствующие имеют обыкновение вмешиваться в игру… Смотри-ка! Наша новая приятельница идет. Видно, ей не сидится в собственном доме.
Действительно, через двор шла Лиззи — в знакомом белом плаще и опять без зонта. Она подняла воротник и втянула голову в плечи. Словно бездомная собачонка, подумалось мне. Наш вчерашний безобразный визит со взломом оставил у меня на душе крайне неприятный осадок и вызвал массу горьких раздумий: Как помочь бедной Лиззи, не навредив еще больше? Как повел себя Пале после нашего ухода? Его лицо, при всей сдержанности и благовоспитанности, не сулило ничего хорошего, было в нем что-то неуловимо грозное, когда он все с той же улыбкой провожал нас к дверям.
Поднимаясь с кресла, Танкред многозначительно посмотрел на меня.
— Плохи дела! Пойдем послушаем, что она расскажет. Войдя в гостиную, мы нашли всех в сборе. Лиззи была заметно возбуждена, щеки ее горели, а худые, бледные руки ни секунды не оставались в покое. Арне помог ей снять плащ. Эбба усадила ее в кресло и, обняв по-матерински за плечи, спросила:
— Ну, что случилось?
Лиззи беспомощным жестом убрала со лба мокрые волосы, пальцы ее заметно задрожали. Чуть слышно она проговорила:
— Я больше так не могу… Я… не могу с ним больше оставаться…
— Он был с тобой… груб?
В лице Эббы появилось особое выражение, характерное для борцов за права женщин.
— Нет, что ты! Вовсе нет. Он никогда не бывает грубым! Наоборот, он очень внимателен, он все понимает, но в этом есть что-то ненормальное! Лучше бы он накричал, рассердился! Это было бы так по-человечески. А он… нет! Я не могу объяснить… Мне так страшно! Да, я его просто боюсь! Вот что… Очень! Очень боюсь… Моника принесла кофе и добавила в чашку полрюмки коньяку.
— Выпей, Лиззи, — сказала она ласково и спокойно. — Выпей кофейку, успокойся. Здесь тебя все любят. Тебе надо согреться, просохнуть… И мы все обсудим и обдумаем. Ты не расскажешь, как вы поженились?
Лиззи выпила полчашки и поперхнулась. Она прокашлялась и с явным усилием посмотрела Монике прямо в лицо. Мне показалось, что этот вопрос для нее неприятен. Она с трудом сделала еще глоток и, не отрывая глаз от Моники, произнесла:
— Дело в том… Да, дело в том, что мы не женаты.
— Что ты говоришь? Не женаты?