В вечном долгу
Шрифт:
— Да какого же черта ты…
— Это я, Сергей Лукич.
На пороге стоял директор Клюшников.
Лузанов мгновенно спрыгнул с кровати и начал натягивать брюки. Спешил, не глядя на гостя, оправдывался:
— Извините, Михаил Антонович. Я думал, тетка Татьяна уже приволоклась уборку делать. Зачитался вчера.
Пока Сергей одевался, Клюшников стоял в дверях и, прислонившись широкой спиной к косяку, оглядывал то одну, то другую комнаты. Поймав немой вопрос хозяина, сказал:
— Смотрю вот, скучно живешь.
Лузанов смущенно улыбнулся:
— По-холостяцки, Михаил Антонович.
— М-да, жениться — не напасть, вот жениться б да не пропасть. Видишь ли, какое дело,
— И надо уступить ему квартиру.
— Временно, Сергей Лукич.
— Да нет, зачем временно. Я на постоянно могу. Я, Михаил Антонович, так понимаю вас: не ко двору ты нам пришелся, товарищ Лузанов. Верно?
— Что за вздор, Сергей Лукич. — Маленькие глазки у Клюшникова выразительно округлились. — Откуда ты взял этот вздор?
— Вижу. Хотя бы с той же машиной история. Или теперь вот — квартира моя понадобилась… Не нужен я здесь — скажите уж прямо.
Клюшников улыбнулся и покачал головой.
— А ведь на комплимент напрашиваешься, ей-богу, Сергей Лукич. Ну какой ты самолюбивый — прямо не подступись. Среди людей живем, Сергей Лукич, и порой для них приходится потесниться. Дело житейское. Сегодня ты уступил, завтра тебе уступили, а ты: не ко двору. Обиделся. И машину притянул. А зря. То верно, я распорядился ограничить твои поездки. Но не потому, чтобы указать тебе на дверь. Нет. Хоть Лузанов у нас в МТС и один с высшим образованием специалист — о чем он любит всем напоминать, — однако машины персональной для него пока нету. И надо бы, но за недостатком нету. Есть общая машина для всех специалистов. Кому нужней, тот и едет. А ты, Сергей Лукич, прибрал ее к рукам и никому не даешь, будто у тебя дело, а у других безделица. Это непорядок. Мне доложили, что ты ежедневно наматываешь на ней до двухсот километров. Я тут уж вправе спросить у тебя, как же ты при такой мобильности ухитряешься руководить полеводством зоны. На ходу, что ли? Это, согласись сам, гастролерство. Не прими за обиду, но служба службой.
Клюшников встал, мягко ступая по полу своими разбитыми, с широкими, но короткими голенищами сапогами, прошелся по комнате. Отбросил ногой с дороги в угол комнаты окурок.
— С квартирой извини. Будем считать, что этот вариант неприемлем. Пойду в контору и покумекаю еще. Безвыходных положений не бывает. Счастливо оставаться.
И Клюшников ушел.
Оставшись один, Сергей опустился на закинутую одеялом кровать и долго сидел, задумавшись. Как всегда после неприятного разговора с кем-нибудь, им овладела желанная мысль бросить МТС и закатиться куда-нибудь. Куда именно, он не представлял, но тайно, глубоко в душе, берег надежду оказаться где-то рядом с Линой. Она любит его и простит ему ту мальчишескую выходку. А с Линой везде будет хорошо и уютно жить. Разве при Лине какой-нибудь байбак, подобный Клюшникову, скажет, что надо потесниться? «Комнаты отдам, — вдруг решительно подумал он. — На кой черт мне они, эти пустые стены. А случится уехать — из-за квартиры, мол. Все равно я тут и так один и этак один. Не ко двору, словом…»
С этими мыслями он вышел из дому и на крыльце столкнулся с теткой Татьяной. Она поднималась убирать его квартиру и несла ведро с веником и тряпкой.
— Здравствуйте, Сергей Лукич. — Женщина уступила ему дорогу. — Ключик-то на месте?
— Ты вот что… Прибери там, а все мои вещи перенеси к себе.
— Куда к себе, Сергей Лукич?
— Другие будут там жить, не понимаешь, что ли? Перетащишь и сходи к Клюшникову, скажи, Лузанов освободил
Сергей, не заходя в контору, прошел в гараж, приказал первому попавшемуся шоферу завести «газик» и, сев за руль, уехал в колхоз «Пламя», где все еще тянулась посевная, потому что хозяйство больше всех сеяло по весновспашке.
Когда выехал за Окладин, солнце уже было высокое и жаркое. В машине, под легким тентом, копилась тугая духота. Ноги в заношенных портянках и тесноватых сапогах жарко горели от пота. У первого же мосточка, пока не остыли, мыл ноги. Потом посидел босой, с наслаждением шевеля освеженными пальцами.
Вода в ручейке теплая, чистая. С берегов в нее спускалась нежно-зеленая трава, насквозь прохваченная солнцем. Пахло чем-то свежим, крепким, раздражающим. «Вот и весна кончилась, — грустно подумалось Сергею, — а я, можно сказать, и не видел ее. Кажется, на глазах растаял снег, обогрелась земля, проклюнулась травка, поднялась, дохнуло свежестью, а я почему-то ничего этого не заметил. Да и до этого ли? Колесишь по полям день и ночь. И неужели так будет каждой весной?..»
Остаток пути надоедливо досаждали мысли о том, что в колхозе снова придется разбирать жалобы агронома и трактористов, ругаться на огрехах, подписывать акты на пересев невсхожих участков… Как это все мелко и нестерпимо нудно. Стоило ли ради этого кончать институт!..
В колхозе Лузанова нашла телефонограмма, в которой главному агроному МТС предлагалось немедленно прибыть в облсельхозуправление с отчетом о весеннем севе.
XV
Времени оставалось мало, поэтому Сергей успел только взять в гостинице номер, побрился, наспех перекусил и поехал на совещание.
Солнечное, с застойным воздухом утро сулило жаркий день. Окна в трамваях были уже подняты, и в лицо плескался мягкий встречный ветерок, пахнущий бензиновой гарью, теплым асфальтом, молодой зеленью и пылью. Отвыкший от городской сутолоки, Сергей невольно вспоминал, как тяжело придавил его шум и бурливое движение толпы, когда он впервые оказался в незнакомом городе. Вспомнил еще, как хотелось тогда умчаться обратно в Дядлово, и подумал: «Глуп еще был, как подсосный телок». Воспоминания о прошлом мешали Сергею сосредоточиться на какой-то важной и приятной мысли, но он сознавал, что непременно вернется к этой мысли, когда вокруг будет тихо и спокойно.
Доклад главного агронома облсельхозуправления слушал рассеянно, потому что все время думал о Лине, соображая, о чем он будет говорить с нею по телефону и потом, при первой встрече. Всегдашняя самоуверенность внушала только бодрые мысли. Совещание для Сергея длилось нескончаемо долго и казалось самым нудным, хотя Окладинскую МТС не упоминали ни с плохой, ни с хорошей стороны.
После совещания Лузанов тотчас же направился в гостиницу.
И чем ближе подходил к ней, тем сильнее овладевало им то чувство беспокойства, которым он жил почти весь день. Забежав в свой номер, швырнул на диван шляпу и взялся за телефон. Сердце у него билось где-то у самого горла, билось и радостно и неспокойно. Наконец, переведя дыхание, он улыбнулся и так с улыбкой начал набирать памятный номер, в котором было три единицы. Единицы эти правильно чередовались с другими цифрами, и такой порядок был Сергею дружески знаком. В трубке прерывисто загудело, он представил, как Лина, услышав звонок, бросила свои занятия и спешит к телефону. Мягкие белые волосы ее, как всегда, легким крылом спускаются над правой бровью. Она на ходу поправляет их и улыбается уголками рта. На этот раз он с трепетной радостью подумал об ее улыбке… Наконец, гудки оборвались, на другом конце провода кто-то взял трубку.