В вихре времени
Шрифт:
– Здесь написано: “Мой муж может причинить вам много вреда. Берегитесь его.” А потом английская пословица. Дословно – “Не тревожь беду, пока беда не потревожит тебя”.
– А, это подобно нашей – не буди лихо, пока оно тихо, – задумчиво протянул Николай, подперев голову рукой. На него навалилась вязкая усталость, да и голод давал о себе знать.
– Да, наверное, вы правы. А про какую беду говорит дама, не знаете, Николай Константинович?
– Похоже, что её супруг был влиятельным человеком, да ещё и масон. Эта могущественная организация может многое.
Софья
– Масон? Откуда вы знаете?
– На портретах этих господ масонские знаки: угольник, весы, всевидящее око. Вероятно, супруг Анны Павловны занимал высокое положение.
– Странное совпадение, Николай Константинович, но мне попалась в руки старая книга как раз с такими знаками. Я её недавно заметила. К сожалению, она написана на старом английском языке, её сложно читать.
– Ну вам удалось хоть что-то перевести?
– Вот послушайте, – Софья достала с верхней полки серую книгу с рваной обложкой и продекламировала: "Во всём сем обязуюсь под угрозой не меньшей кары, нежели если бы горло моё было рассечено, язык мой с корнем вырван из уст моих, сердце моё было вырвано из груди, тело моё было бы сожжено, а пепел рассеян по лику Земли, дабы и памяти обо мне не осталось меж Каменщиками".
Массивная мебель в кабинете поглотила последний отсвет дня, и сумерки незаметно вползли в дом. В темноте такой текст зазвучал ещё более зловеще.
– Похоже, это масонская клятва. Если сможете ещё что-то разобрать, буду вам благодарен, Софья Алексеевна.
– Я рада, что мои знания пригодились вам, хотя, мне и самой интересно.
– Вы очень отзывчивый человек, я восхищаюсь вами – вы всем помогаете, кто у вас просит помощи?
Софья задумалась.
– Если это в моих силах, то – да. А что здесь удивительного? Разве вы не помогаете другим людям?
Николай пожал плечами.
– Ко мне, честно говоря, редко обращаются, – он задумался на мгновение, – не знаю почему…
– А может, и обращаются, да вы не слышите?
Он внимательно посмотрел на неё.
– Вы меня считаете таким равнодушным человеком?
– Нет, не равнодушным, а… – Софья замялась, – погружённым в себя. Не всегда человек просит явно, иногда нужно просто обратить внимание на чужую жизнь…
Николай не нашёлся, что ответить. Разговаривать больше не хотелось.
Он поужинал в семейном кругу и засобирался домой. Перед уходом Елагин поцеловал тётушке руку, ещё раз поблагодарил зардевшуюся Софью за помощь и условился в дальнейшем к ней обращаться за переводом.
Пролётка мерно покачивалась, а Николай размышлял и ворчал на тёткину воспитанницу: "Ишь, "погружённый в себя"… Будто другие не такие же… Нищим я подаю… иногда… А что ещё надо? По домам ходить? Так ещё заразу какую подхватишь…"
Он стал вспоминать, просил ли у него кто-нибудь помощи, и ничего не мог вспомнить. Наконец, на ум пришёл случай, когда Митрофанов собирал деньги в гимназии на вспоможение для вдовы одного из преподавателей, скоропостижно скончавшегося от инфаркта. Кто-то даже собирался навестить вдову, оставшуюся с четырьмя детьми, но Николай просто дал деньги и не собирался никуда ехать.
Был и второй случай, когда у дворника гимназии от терракта погиб сын, но Николай пропустил это мимо ушей, даже и не поинтересовавшись, нужны ли ему деньги… В памяти всплыло только лицо плачущего Кузьмы рядом со священником, который что-то ему говорил…
Мысли перескочили на утренний разговор в учительской: неприятные намёки Митрофанова про Машу, и Языков туда же… Батюшка со своими притчами… Хорошо он сказал: "Слепое поклонение не делает человеку чести…" Тут я с ним согласен. Надо во всём разбираться, а иначе правду не найти… Ещё и пословицу придумали: мол, у каждого своя правда. А разве так может быть? Нет, братцы, своей выгодой правду подменяете, да ещё и убить готовы за корысть…"
Он взглянул на тёмное небо, закрытое толстым покрывалом серо-стальных облаков, и произнёс вслух:
– Только где она, правда-то?
– Ась? – рыжебородый мужик оглянулся с козлов, – что толкуешь, барин?
– Спрашиваю, где правду-то искать? – громко спросил Николай.
– Так не ищи правду в других, коли в тебе её нет, – с вызовом в голосе произнёс извозчик.
– А в тебе, что ли, есть? – резко ответил Николай.
Извозчик внезапно остановил коляску посреди тёмного переулка Замоскворечья и повернулся к Елагину:
– А я знаю, где правда, ваша милость: у тебя денег много, а у меня жена болеет, Бог велел с ближним делиться – вот и правда.
Николай сначала оторопел от такой наглости, а потом разозлился. Наконец, подавив раздражение, Елагин спросил:
– Что у тебя с женой?
– Не знаю, лежит уже второй день… за детьми некому смотреть, а мне работать надо, – угрюмо ответил извозчик. Его сгорбленная фигура выдавала обречённость и покорность судьбе, которую он не мог изменить.
Елагин хотел, как обычно, просто дать денег, но в глубине души почувствовал, что этого будет недостаточно – мужик будто подслушал его разговор с Софьей и теперь проверял его.
Немного подумав, Николай вздохнул и решился:
– Вот что… Вези меня к дому, там мы зайдём за врачом и поедем к тебе. Гони живей!
Извозчик схватил вожжи и стал понукать лошадь. Через короткое время они остановились у дома, где жил Николай. Теперь пришла его очередь побеспокоить дворника. Он подошёл к грязной двери дворницкой и громко застучал ногой.
– Ну что ломитесь, ироды! – послышался пьяный голос Захара. Отворилась дверь, и показалось его заспанное лицо. – Ой, ваше благородие! Чего приключилось?
– Захар, в какой квартире живёт врач Владимир Семёнович?
– Дак, в пятнадцатой, Николай Кинстиныч… Позвать?
– Я сам, – Николай повернулся к извозчику, – жди меня здесь. Да не сомневайся, я не пропаду.
Николай стремительно поднялся на третий этаж. Звонить пришлось недолго. Когда доктор Четвериков открыл дверь, Николай увидел, что он был в сюртуке и ботинках – видимо, только пришёл. Но, выслушав Николая, он кивнул, крикнул вглубь квартиры: "Маша, я скоро!" и быстро стал одевать пальто…