В ярости
Шрифт:
– Ничем не купил. Он просто решил вам помочь.
– Нам или тебе? – не унимался Академик.
– И вам, и мне. Одно другое не исключает, – спокойно ответил я.
– Надеюсь, Макс, ты всё взвесил, прежде чем обращаться к нему за помощью, – каким-то очень нехорошим тоном произнёс Генрих. – На моей памяти нет ни одного, кто бы это сделал, а потом сильно не пожалел об этом. Мы понимаем, ты хотел помочь своей девчонке. Но иногда надо думать головой и не пытаться лезть туда, откуда нет шансов вылезти. Я не знаю, что ты ему такого сказал или пообещал, но мне кажется, Соломоныч решил действовать не по понятиям.
И
Вопросов мне больше никто не задавал. В комнате наступила тишина. Через пять минут её нарушил Вазген:
– Рыжий, сгоняй, пробей, куда это барыга подевался?
Охранник Березина тут же выскочил в коридор.
Примерно через пару минут Рыжий вернулся и сказал:
– Пацаны базарят, что он свалил.
– Ну это-то сразу было понятно, – усмехнулся Академик. – А с этим теперь как порешаем?
Все блатные посмотрели на меня, а Генрих грустно усмехнулся и пожал плечами.
Глава 13
Наступило тягостное молчание. Мне опять показалось, что я слышу стук своего сердца. Знакомая песня. Было просто страшно. И обидно.
— Ну что, фраерок? Кинул тебя твой барыга? — лицо Калгана просто сияло от счастья. — Думал, он тебе тут сейчас всё порешает? Против братвы пошёл, чепушило?
— Калган! Привяжи метлу! — резко оборвал помощника Берёзы Генрих. — Пацан пока не в косяке! Что с ним делать, мы ещё не решили! Видно, что Соломоныч его подставил. Тема нехорошая. Надо решать.
– Да что решать? – удивился до этого молчавший лысый мужик с шрамом через всё лицо и золотыми зубами. – Они пришли на круг, предъявили Берёзе. Не обосновали. Барыга свалил. Пусть пацан отвечает!
– Ага! А соска его Берёзу чуть не порешила! — добавил Академик. — Я не знаю, Генрих, чего ты тут решать собрался. Косяк!
Я слушал это всё и не знал, что делать. Пытаться всё валить на Соломоныча, было бы глупо. Никто бы не поверил. Да и я с таким видом сидел, когда тот Берёзу обвинял, будто мы заодно. Тем более, мы и были заодно. Можно было попробовать отдать им биту в обмен на свою жизнь. Это был тоже вариант. Но не очень уж красивый. Ведь хотел в обмен на Катину. Как-то это совсем уж мерзко выглядело: пришёл спасать подругу, а как жареным запахло, решил её бросить. Но спасти Катю, а при этом самому пойти на гибель, было нелепо. Чувство самосохранения просто не позволяло этого сделать.
«Значит, надо искать другой вариант», — подумал я и чуть не рассмеялся от глупости этой фразы.
Надо было рассуждать трезво, пока ещё было для этого время. И ещё надо было прекратить рефлексировать. Вариант отдать блатным артефакт имело смысл рассмотреть хотя бы по той причине, что если они меня собрались прикончить, то и артефакт мне уже никогда бы не понадобился. То есть, я отдал бы им вещь, которой не имел бы возможности воспользоваться.
Конечно, ситуацию сильно усложнял живой Березин, но шанс оставался. Надо было только самому поверить, что я Тот Самый Макс. И, возможно, тогда я смог бы убедить в этом блатных. А там стало бы проще договариваться.
Но одно дело – решить строить из себя крутого, а другое – реально это осуществить. Что хоть немного прибавляло оптимизма, так это позиция Генриха. То, как он осадил Калгана, давало надежду, что ни Генрих, ни остальные блатные были не при делах, и вся эта провокация — замысел лишь одного Соломоныча. Но зачем ему это было нужно? Биту-то я ему не отдал! У нас была договорённость, что я скажу ему, где она лежит, после того, как блатные освободят Катю. По сути, Соломоныч ничего не выиграл. А, может, он просто понял, что ничего не выгорает из-за «ожившего» Берёзы и сбежал? Перед уходом усугубив всё, лишний раз обвинив Березина. С другой стороны, иначе бы его не выпустили, не скажи он, что идёт за свидетелем. А ведь, если подумать, где он мог откопать меньше чем за сутки такого человека?
Да уж, ситуация складывалась грустная. Мне так сильно хотелось верить, что Соломоныч мог спасти Катю, что я взял и поверил в это. Ни на секунду не задумываясь, а не пытаются ли меня надуть или как-то использовать в неизвестных мне целях.
Надо было попросить блатных, чтобы сфотографировали меня и отправили фото в Википедию, в качестве иллюстрации к слову «лох», а лучше «идиот».
Пауза затянулась. Генрих выглядел мрачно, мне показалось, что внутри себя он борется с желанием взять и сдать меня остальным браткам с потрохами. Но при этом я был ему для чего-то нужен, иначе он бы не пытался смягчить моё положение.
Генрих прокашлялся и сказал:
— Базару нет, с одной стороны пацан в косяке…
— Он со всех сторон в косяке! — перебил Генриха Вазген.
Старый вор встал из-за стола и подошёл ко мне. Он оглядел меня с головы до ног и сказал:
– Не туда ты пошёл дружбу водить!
Мне стало интересно: уже пора было ему артефакт предлагать, или, наоборот, было поздно?
– Моё мнение вы знаете! – бросил Вазген своим товарищам и вернулся на своё место.
Все сидящие за столом одобрительно закивали головами, при этом у всех были недобрые выражения лиц. Мне это всё категорически не понравилось. Для принятия решения о моих следующих действиях у меня были сущие секунды. Мог ли я хоть что-то предпринять? Скорее всего, нет. Ни времени, ни возможности что-либо сделать не было. Кроме как сказать одно слово из трёх слогов: ар-те-факт.
В комнате наступила гнетущая тишина. Все братки смотрели на меня. Кто-то просто с любопытством, а кто-то с нескрываемой ненавистью. Генрих поднялся со своего места и снова прокашлялся. Я заметил, что он очень не хотел говорить то, что должен был сказать. Поэтому решил его опередить.
– Ар… – успел я произнести до того, как с грохотом распахнулась дверь.
И сразу же замолчал, потому что в комнату, матерясь, вошёл Соломоныч.
– Генрих! Ты не обессудь, но я тебе скажу, у тебя на районе бардак! До человека моего какие-то два отморозка докопались. Кстати, им там помощь нужна, одному желательно побыстрее.