В ярости
Шрифт:
— Успеешь сказать. Будешь водку?
— Почему бы и нет? – ответил я, нисколько не лукавя, потому как понял, грамм сто водки мне в тот момент совершенно бы не помешали. – Почту за честь выпить с тобой!
Железняк усмехнулся, достал небольшую рюмку, стилизованную под гранёный стакан и поставил её рядом с такой же, уже стоявшей на столе. Из уже полупустой бутылки разлил по рюмкам водку. Мы подняли налитое, чокнулись и, душевно вздохнув, залпом выпили. Лишь после того, как огненная влага обожгла горло, я начал шарить по столу в поисках закуски или «запивона». Обнаружив тарелку с солёными помидорами черри, я быстро схватил один
Но, увы, планы были другие. Во-первых, надо было идти к Соломонычу, а во-вторых, Железняк, судя по его виду, совершенно не горел желанием выступать в этот вечер в роли хорошего собеседника. Поэтому я сразу же обозначил степень и границы планируемого присутствия в этом доме:
– Я бы ещё от одной рюмочки не отказался, немного позже. А так надоедать не буду. Хотел спасибо сказать. Если бы не ты… да ты и так всё сам прекрасно понимаешь. В общем, спасибо!
– Не за что, — спокойно ответил Железняк.
— Честно скажу, — признался я. – Всё ещё не могу поверить, что Соломоныч уговорил тебя мне помочь.
– Ты забыл, что я тебе на воле говорил?
— Когда конкретно? — я быстро начал вспоминать всё, что мне говорил Железняк в Питере. — Ты много чего говорил!
— Про то, что ничего личного. Да и Соломоныч умеет уговаривать.
Эту вторую фразу я уже в тот день слышал, поэтому лишь подчеркнул для себя её важность.
– Это точно, ничего личного, – согласился я. – Но всё равно спасибо! Тебе красные за это не будут теперь мстить?
– Если не узнают, не будут. Если узнают – плевать!
Я оценил философский ответ, а Железняк ещё раз усмехнулся.
– Странная штука – жизнь. Я пытался тебя убить, но не смог, и за это попал сюда. Ты пытался от меня убежать. Смог, но тоже попал сюда. И сидим вот теперь водку пьём.
Мой бывший преследователь опять наполнил рюмки.
– Часто пьёшь? – поинтересовался я.
– Каждый день.
– И как думаешь, на долго тебя хватит?
– Да хер его знает, по сути, меня уже нет, – честно ответил Железняк.
– В смысле нет? – осторожно спросил я, ожидая услышать в ответ информацию как-либо связанную с Игрой.
– Моей семье сказал, что я погиб. Утонул при задержании опасного преступника, – Железняк со злостью ударил кулаком по столу. – Уроды! Нашли что сказать! Утонул как лох какой-то! Могли бы соврать, что взорвался или пропал без вести!
– Наверное, нельзя что пропал, – предположил я. – Чтобы не ждали, не надеялись зря.
– Могли сказать, что взорвался! – стоял на своём Железняк. – А жена всё равно потом узнала. Я смог отсюда весточку передать через чёрный телеграф.
Мне стало интересно, что это был за телеграф такой. Подумал, что надо будет потом спросить о нём у Соломоныча. Железняка донимать такими расспросами в момент, когда у него душу на изнанку выворачивало, было бы некрасиво.
– Она хотела сюда приехать. С детьми. Я запретил, – Железняк сжал в руке рюмку так сильно, что она не выдержала и сломалась.
Отряхнув ладонь от осколков, вытерев стеклянные крошки и кровь с ладони о штаны, Железняк достал ещё одну рюмку и наполнил её до самого края. Затем сразу же выпил.
– Детей сколько у тебя?
– Двое. Сын – десять лет. И дочка – четыре. Думают, что батя утонул в Финском заливе.
Я выдержал небольшую паузу и снова спросил:
– Ты прости, конечно, но можно я тебе один вопрос задам? Почему тебя сюда отправили? Я уже понял, что из-за меня. Но почему? У вас что там, такая строгость? За каждое невыполненное задание на Точку отправляют?
– Завалить тебя было задание клана. Это долгая история. Но когда меня раскусили, ну, что я тебя пытался неоднократно убить, пришлось дураком прикинуться. Да ты сам видел. Меня закрыли на несколько дней. Я был уверен, что мои соклановцы меня вытащат, – Железняк на некоторое время замолчал, словно что-то обдумывал, а затем продолжил. – Ладно, сейчас-то уже что скрывать. Меня, вообще, на эту работу в КСК устроили товарищи по клану. Я сам немного с другой организации. Меня внедрили в КСК, чтобы кое-какие оперативные вещи через меня делать. Когда пришло сообщение от Системы о Новом Игроке, наши красные кланы разделились. Большинство хотели найти этого игрока и принудить к союзу, но некоторым это спутало все карты. В том числе и моему клану. Когда я получил информацию, о парне десятого уровня в больнице, я сразу же поехал с целью проверить всё на месте и если что, там же и устранить проблему. Но за мной Черноволов увязался. Ну а дальше ты знаешь.
Железняк снова налил себе и мне и, не чокаясь, выпил. Я решил в этот раз пропустить.
– Я думал, меня вытащат, а на меня забили. Мой шеф в КСК не дурак, он меня сразу раскусил, за три дня все документы оформил и сюда отправил. Я до последнего был уверен, что меня вытащат. Но меня тупо привезли сюда и как скотину выпустили за забор.
Железняк снова ударил по столу, но на этот раз ладонью. Всё, что было на столе, послушно подпрыгнуло.
– Знаешь, я в тот день, когда меня повязали, утром пообещал сыну, что на выходных пойду с ним в детский центр в аэрохоккей играть. Ты знаешь, что такое аэрохоккей?
Я кивнул, давая понять, что знаю.
– Он у меня страсть как любит его. Так ещё получилось неожиданно. Я на работу собрался, хотел быстро убежать, пока дети спали, а сын проснулся и вышел в коридор. Я ему говорю: «Пока, до вечера!» А он мне: «Папа, когда мы с тобой пойдём играть в аэрохоккей?» Ответил ему, что на выходных обязательно, поцеловал в макушку и пошёл на работу. Ещё думал, главное, не забыть и на выходных сходить. Но на выходных уже был здесь. А дочке даже «пока» не сказал. Зачем было будить, если вечером собирался вернуться? Правда, ведь? Я и не разбудил. Кто ж знал?
Железняк быстро налил себе ещё одну рюмку и залпом выпил.
– На выходных, говорю, сынок, пойдём в аэрохоккей играть, обещаю!
Железняк уже разговаривал сам с собой. Мне стало не по себе. Нет, пьяным мужиком меня было не испугать. Стало физически тяжело от другого: я словно нутром своим ощутил его боль, обиду и отчаяние. И невероятное пожирающее его изнутри чувство вины за то, что не сводил сына поиграть в аэрохоккей и не попрощался с дочкой. И будучи невольным свидетелем этого всплеска чудовищной душевной боли и безграничного человеческого отчаяния, я пропустил это всё через себя и пришёл в ужас от того, как мне стало тяжело. А ведь Железняк мне рассказывал о своей боли всего-то несколько минут. А сам он жил с этим постоянно. Немудрено, что он пил каждый вечер. Тут не то, что спиться, тут с ума сойти можно было.