В зеркале сатиры
Шрифт:
И потом Павел Лаврентьевич вообще ничем не рисковал. Что он сообщал в письме, на какие конкретные факты ссылался? Пламенные комсомольские годы? Но какой же ответственный районный работник не пережил их? Случайная встреча в поезде? А мало ли их бывает у каждого? Иногда не видишь человека долгие годы — и вдруг оказываешься с ним в одном купе. Важную роль, несомненно, играла и подпись. Ведь каждый должен понимать, что двадцать пять рублей для инвалида 1-й группы совсем не пустячная сумма!
Визиты в другие почтовые отделения тоже оказались не безуспешными. К вечеру боковой карман пиджака Павла
Отработав однажды «болванку» сочувственного письма, Павел Лаврентьевич ее и придерживался. Варьировались лишь обстоятельства, при которых он оказался кредитором ныне покойных Федоров Артемьевичей, Петров Кузьмичей и Михайлов Михайловичей.
Павел Лаврентьевич писал:
«Последний раз мы встретились с Федором Артемьевичем в дорожном ресторане. Покойный почему-то оказался не при деньгах…»
«Однажды судьба вновь свела нас на одном ответственном совещании. После него Петр Кузьмич решил сделать какую-то покупку. У него не хватило до смешного малой суммы…»
«И надо же было так случиться: открыв дверь гостиничного номера, я увидел незабвенного Михаила Михайловича. Он обнял меня как родного и все приговаривал:
— Вот выручил, вот выручил! Сижу, понимаешь, в этой дыре без копейки денег, а наша бухгалтерия молчит, словно воды в рот набрала.
Я, конечно, с радостью поделился своими скромными средствами».
Не будучи писателем-реалистом, Павел Лаврентьевич тем не менее придумывал на редкость жизненные ситуации и обстоятельства. Ну кто же из районщиков не обедал в дорожном ресторане и, задержавшись в командировке, не страдал от нерасторопности бухгалтерии! А уж о совещаниях и говорить не приходится. Их у каждого работника районной номенклатуры было столько, что хватило бы не на одну, а на две, даже на три жизни.
Павел Лаврентьевич процветал. Он сменил уже несколько гроссбухов с печальными записями, понимая, что без них обойтись нельзя. Павел Лаврентьевич боялся вторично толкнуться в ту дверь, куда уже однажды стучался. Со временем он выработал такую стройную систему, которая полностью исключала всякую возможность повтора.
Подсчитывая очередную мзду от родственников и друзей без времени усопших, Павел Лаврентьевич с отвращением вспоминал свое прежнее занятие. Какой же он был дурак, как он безрассудно рисковал! Ведь в вечной спешке его запросто могло придавить свалившимся контейнером и тогда — поминай Шока! А милиция?!
И хотя компаньоны Павла Лаврентьевича для заметания следов перекладывали в контейнеры с лжегрузами настоящую документацию отправителей, хотя в их распоряжении всегда находился прекрасный грузовой автопоезд «Перевозка контейнеров», риск все равно был неимоверно велик. Нет, видит бог, контейнеры созданы не для него! И теперь, завидев на оживленной уличной магистрали громоздкие ящики, украшенные надписями-трафаретами, Павел Лаврентьевич брезгливо отворачивался.
И еще одно сильное чувство переполняло его душу. Чувство бесконечной благодарности к Диогенову. Гениальный человек, ничего не скажешь! Не зря он пользуется
Так и случилось. По истечении года Павел Лаврентьевич вдруг с ужасом убедился, что список не просмотренных им районных газет катастрофически тает. В панике он прибежал к Теоретику:
— Я, кажется, осилил все комплекты. Что делать дальше? Неужели придется бросить это симпатичное похоронное дело, к которому вы меня приспособили?
— Не вижу повода для паники. Думаю, что не каждый день тот или иной район лишается своего наиболее ценного работника.
— Я вас не понял, — невнятно пробормотал Павел Лаврентьевич, тщетно стараясь уловить ход мыслей Теоретика.
— А ведь это так понятно. Вы, надеюсь, посылали свои слезницы не как бог на душу положит, а по определенной системе?
— Да, конечно.
— И убедились, что просмотр некоторых комплектов, если не считать беглого ознакомления с экономикой и культурой того или другого района, был для вас совершенно бесполезным занятием?
— Вы правы. Многие комплекты я сдавал, не сделав из них ни единой выписки.
— А время идет. И, как говорят на востоке, оно преследует человека по пятам. Уловили мою мысль?
— Уловил. Так вы советуете начать все снова?
— Вот именно. Смело идите по второму кругу.
— Да, но работники библиотеки… — смущенно замялся Павел Лаврентьевич. — Не покажется ли им подозрительным, что я требую комплекты, однажды уже просмотренные?
— А за кого они вас там принимают?
— По-моему, за будущего кандидата наук.
— Вот и прекрасно! Скажите им, что в процессе работы нашли прежнюю концепцию, положенную в основу диссертации, ложной, и вам приходится все начинать сначала. В научных кругах теперь это очень модно.
— Спасибо, — прошептал Павел Лаврентьевич, пораженный эрудицией собеседника. И тем обстоятельством, что такая простая мысль не пришла ему в голову самостоятельно, без подсказки.
— Не за что благодарить, — продолжал между тем Теоретик. — И потом вам следует, Шок, учесть ведущие тенденции в административном делении страны. В краях, областях и республиках количество районов не уменьшается, а растет. Следите за новыми административными справочниками Юриздата, сличайте их со старыми и находите новые, еще не использованные резервы. Это ведь тоже сейчас, кажется, модно?
— Совершенно правильно, — подхватил Павел Лаврентьевич. — Еще раз спасибо!
Теоретик готов был милостиво отпустить посетителя, но, когда тот уже взялся за дверную ручку, задержал его на минуту.
— Учтите, Шок, еще одно обстоятельство. Если вы знакомы со специальной литературой, то должны знать, что ничто так не разрушает сосуды мозга, как дубильные вещества, содержащиеся в коньяке. Употребление его для мыслителя равносильно самоубийству. Другое дело — сухое вино…
Павел Лаврентьевич понял намек. И в следующий раз прислал своему благодетелю ящик сухих молдавских вин…