В зеркале сатиры
Шрифт:
Дзинь-дзинь!
— Болящий? Это Иван говорит. Ну как ты там? Дышишь? Ну и слава богу! Ты только врачам не верь, ну их к лешему. Помнишь Леночкина? Его по поводу воспаления легких лечили, а у него, оказывается, обширный инфаркт был! Ну и откинул, бедняга, копыта. А ты не унывай. Еще сгоняем с тобой пулечку…
Петр Никифорович лежит в кровати и вспоминает, как играл он с Леночкиным в преферанс и как стоял потом в почетном карауле у его гроба…
Дзинь-дзинь!
— Петр Никифорович? Маргарита Алексеевна вас беспокоит. Как узнала, что вы слегли, места себе не нахожу. Такой молодой, цветущий — и вдруг эта роковая болезнь. С ума
Маргарита Алексеевна вешает трубку, а Петр Никифорович мысленно подсчитывает, что с утра он успел уже проглотить четыре таблетки и две столовые ложки какой-то мутной микстуры.
Дзинь-дзинь!
— Петро? Ты, я слышал, заболел? Вот несчастье-то! Кто говорит? Да Завидонов, помнишь, мы жили вместе в таганрогской гостинице? Я тоже тогда в командировке был. Что звоню? Да вот не хочу, чтобы ты подумал, будто я свой должок намереваюсь зажилить, особенно пользуясь твоим беспомощным состоянием. Ведь такое дело на войне мародерством называлось. Так что выздоравливай поскорее и жди почтальона с переводом. Адью!
За свою недолгую, но честную жизнь Петр Никифорович одалживал многим, да и сам занимал. И теперь ему думалось, что его смерть положит конец всем расчетам…
Дзинь-дзинь!
— Товарищ Никифоров? Привет, привет! Панкин вами интересуется. Хоть и выходной день сегодня, а душа у председателя месткома неспокойна. Вот, думаю, случится что-нибудь с нашим товарищем Никифоровым… Возникнет необходимость в расходах определенного назначения… А денег-то и нет! И вот решил я. Сегодня у нас воскресенье, да? Так вот завтра приедет к тебе секретарша с заявлением о материальной помощи. Текст-то мы сами составим, а ты только подпиши. Напрягись, но автограф свой поставь! Ну, а если выкарабкаешься — ссуду вернешь. Привет!
…Поздно вечером «скорая помощь» увезла Петра Никифоровича в больницу. Возможно, он еще поднимется с постели и вольется в трудовой строй. Смущает только одно обстоятельство: по средам и воскресеньям в больнице дни посещений. Знакомые Петра Никифоровича имеют полную возможность посетить его и выразить свое теплое сочувствие лично.
Неутомимый благожелатель
В доме появился новый пенсионер Иван Кондратьевич, в недавнем прошлом — лучший почтальон города. По поводу его ухода на заслуженный отдыхов стенной газете почтамта сообщалось, что если сложить вместе километры, пройденные Иваном Кондратьевичем, то получилась бы линия, дважды опоясывающая земной шар. А груз, перенесенный им в обыкновенной кожаной сумке, мог бы заполнить пятьдесят железнодорожных вагонов…
На самого Ивана Кондратьевича эти подсчеты не произвели особенного впечатления. Он не поддался гордыне, а с удовольствием нежился в постели до девяти утра, не спеша завтракал, выходил на улицу, покупал газету и, устроившись на скамейке уютного сквера, надолго погружался в страсти и страстишки, овладевшие миром.
Спокойная, размеренная жизнь не могла не сказаться
Первым эти перемены заметил тоже пенсионер, но уже с солидным стажем, по прозвищу Водяной. Такое прозвище он получил, вероятно, по следующим причинам: во-первых, потому, что служил когда-то на водном транспорте в качестве шкипера дебаркадера; во-вторых, благодаря водянистому цвету глаз, и в-третьих, из-за своего дьявольского нрава, полностью соответствующего нашим представлениям о речном лешем.
Летним вечером, сидя на лавке перед домом, Водяной будто между прочим сказал:
— Жиреет Иван Кондратьевич, скоро будет как колобок…
— Да, пополнел, — согласился сосед справа.
— Не пополнел, а просто стал моложе, свежее! — возразила соседка слева.
— Знаем мы эту свежесть! — ожесточенно резюмировал Водяной. — Сегодня его хоть под венец, а завтра ему уже коллективный венок несут. Вот так-то!..
…Проснувшись однажды утром, Иван Кондратьевич нашел на своем столике казенное письмо: его вызывали в милицию. Визит был назначен на следующий день; и потому Иван Кондратьевич провел беспокойную ночь.
Утомленный дежурный никак не мог понять, зачем Иван Кондратьевич в столь ранний час явился в милицию. Потом, порывшись в каких-то бумагах, велел пенсионеру подождать начальника отделения. Лишь около десяти утра появился начальник отделения, еще совсем молодой человек.
— Проходите, папаша! Милости прошу! — пригласил он.
А когда Иван Кондратьевич зашел в его кабинет и присел на краешек стула, ласково спросил:
— Ну что же, папаша, бражкой решил побаловаться?
Если бы Ивану Кондратьевичу сказали, что он претендует на испанский престол, то он удивился бы меньше, чем словам начальника отделения. Дело в том, что Иван Кондратьевич не только не принимал алкоголя ни в каком виде, но и не переносил даже запаха вина, исходи этот запах хоть от спустившегося с неба херувима.
— Что вы имеете в виду? — спросил Иван Кондратьевич.
— Я имею в виду домашнее вино, приготовленное с помощью сахара и дрожжей.
— Эта фантастика! — воскликнул Иван Кондратьевич.
— Я бы тоже хотел так думать, — сказал начальник отделения. — Но вот что о вас пишут ваши соседи: «Уйдя на пенсию, Иван Кондратьевич сильно изменился, что нельзя не приписать пагубному влиянию алкоголя. И хотя никто из нас не видел его у прилавка винного отдела «Гастронома», он частенько возвращается оттуда с полной сумкой сахара, дрожжей и других продуктов…»
Окончив чтение, начальник милиции спросил:
— Улавливаете связь, папаша? Сахар, дрожжи и всякое такое…
Иван Кондратьевич доказал, конечно, что самогоноварение не является его хобби. Но вскоре он узнал, что содержит на дому подпольную переплетную мастерскую, разводит для частного рынка мотыля, приторговывает старыми газетами и т. д. и т. п. Теперь он дает устные и письменные объяснения, ходит по разным учреждениям, конторам и управлениям. По подсчетам домовой общественности, Иван Кондратьевич уже заканчивает свой третий виток вокруг земного шара. Он стал, как и прежде, строен, подтянут, мобилен…