В зеркале сатиры
Шрифт:
Интересная, содержательная идет между ними беседа. А когда она закончилась, диктор объявил: «Вел передачу такой-то».
А этого «такого-то» я узнал. Раньше во время передач он все кабель от камеры носил. А теперь стал ведущим. Вырос, значит.
В другой раз передавали беседу с моряком, вернувшимся из дальнего плавания. У микрофона была симпатичная девушка.
— Николай Иванович, — сказала она моряку, — поделитесь, пожалуйста, впечатлениями о вашем плавании. Телезрителям будет интересно послушать рассказ бывалого человека. Прежде всего скажите — вы
— Да, окончил мореходку.
— Интересно. И стали плавать?
— Стал плавать.
— Интересно. А капитаном вы уже служите на флоте десять лет?
— Так точно, десять.
— Очень интересно! А теперь расскажите, как вы спасли японский рыболовный траулер. У него, кажется, вышло из строя рулевое управление?
— Да, вышло из строя.
— И его несло по волнам?
— Несло. По волнам.
— А вы подали ему буксир и отвели в порт?
— Отвели.
— Потрясающе! Вот она, дорогие телезрители, романтика морских дорог. Спасибо, Николай Иванович. Оказывается, вы не только отважный моряк, но и интересный собеседник.
Девушка тоже оказалась знакомой. Раньше когда, например, выступал певец, она ставила перед ним микрофон. А теперь ее научили искусству ведущей.
Просмотрев несколько таких передач я пришел к выводу, кто искусство ведущего основано на двух принципах: а) надо говорить только о таких вещах, которые телезритель видит сам и в которых он прекрасно разбирается; б) беседуя с моряком (шахтером, животноводом, спортсменом и т. д.), надо не столько слушать его, сколько говорить самому. И тогда в передаче не будет никаких накладок.
Едва я сформулировал для себя эти принципы, как меня позвали на кухню обедать. Усевшись за стол, я спросил жену:
— Скажи мне, дорогая, ведь правда, что в левой руке ты держишь тарелку, а в правой половник?
— Угадал.
— А сейчас ты зачерпнешь в кастрюле супу и нальешь его в тарелку?
— Зачерпну и налью.
— И суп — он просто так и называется: суп?
— Он-то так и называется. А как вот тебя назвать?
Не поняла! А ведь я уже готовился стать ведущим и, как видите, начал делать первые успехи…
КОСА НА КАМЕНЬ
Надя Шершукова работала в сберегательной кассе. Трудно сказать, почему после окончания десятилетки она выбрала сберкассу, а не райсобес, не школу торгового ученичества, шоколадную фабрику или комбинат бытового обслуживания. Работники требовались всюду. Можно было бы перечислить сотни учреждении и предприятий района, где охотно принимали выпускников средней школы.
Но Надя облюбовала именно сберегательную кассу, расположенную на тихой Бородинской улице, и после года практики стала штатным счетоводом-контролером.
По совести говоря, будущая профессия рисовалась Наде несколько романтически.
Старушка из бывших крепостных приносит для проверки облигацию трехпроцентного займа. Надя не верит своим глазам: выигрыш — десять тысяч рублей. Она сообщает радостную весть старушке, и та падает
На обложке «Смены» появляется Надин портрет с интригующей подписью: «Надежда приносит счастье»…
И каждое утро почтальон доставляет ей груду писем с целинных земель, от строителей молодежных шахт Донбасса, с Тихоокеанского флота. Многие письма начинаются очень задушевно:
«Прости меня за интимный и, может быть, фамильярный тон. Но ты — моя большая и светлая Надежда…»
Перед взором Нади возникла и другая не менее романтическая картина.
Поздним вечером, когда поток посетителей спадает, в сберкассу врываются налетчики. Они загоняют держателей вкладов в один угол, работников сберкассы — в другой. Заведующий, Николай Семенович, дрожащими руками передает бандитам ключи от сейфа.
Мария Владимировна — кассир, Лена, Даша и Кира — контролеры, конечно, растерялись, плачут. Но она Надя, не из трусливого десятка.
Хладнокровно оглядывает она разгромленный зал сберкассы и вдруг замечает, что рядом с ней лежит оглушенный чем-то тяжелым постовой милиционер Тупикин. Оказывается, бандиты втолкнули его в помещение, чтобы он не поднял тревоги. Из-под шинели Тупикина выглядывает рукоятка револьвера. Надя делает вид, что ей надо поправить чулок, нагибается и овладевает оружием.
Выстрел в главаря шайки, выстрел в окно на Бородинскую. Привлеченная шумом комсомольская дружина Киевского района взламывает припертую изнутри дверь и хватает налетчиков. Надя ранена. Две недели лежит на больничной койке. Профгрупорг Кира приносит ей мандарины, сладости и цветы. Она говорит:
— Ты, Надюша, спасла народное достояние. Жди правительственной награды…
Так представляла Шершукова свою будущую работу. Но действительность разочаровала ее.
Во-первых, никому из клиентов сберкассы не выпадал десятитысячный выигрыш. А если какой-нибудь старушке случалось получать крупную сумму, она держалась со стойкостью борца-тяжеловеса на ковре и совсем не собиралась падать в обморок.
Во-вторых, налетчики, если даже таковые и были, почему-то обходили сберкассу на Бородинской улице стороной. И милиционер Тупикин, когда забегал в сберкассу погреться, жаловался Николаю Семеновичу:
— Стою тут перед вашими окнами, как неодушевленный предмет, — ни радости, ни печали. За целый год хотя бы одно пустяковое происшествие! Буду просить начальство, чтобы перевели на рынок, может, там работа поживее.
Целый день — с девяти утра и до шести вечера — приходили и уходили люди. Одни брали деньги, другие приносили новый вклад. Надя получала через окошечко сберегательную книжку, разыскивала в длинном деревянном ящике карточку с текущим счетом вкладчика, выписывала нужную сумму. Потом снабжала вкладчика круглым металлическим номерком и передавала сберкнижку в кассу. А у ее окошечка уже стоял новый посетитель.