В зеркале сатиры
Шрифт:
— Совсем отбивается парень от рук, — сокрушается мама. — Хоть не посылай никуда, все перепутает.
Если верить папе, то Вовка был начинен пережитками, как слоеный пирог. Вернувшись из школы, он всячески оттягивал момент, когда надо было садиться за стол и делать уроки. Перед этим следовало снять школьную форму и одеться в домашний костюм, вымыть руки и покушать. Если подходить ко всему с умом, то на всех этих процедурах можно было немало выгадать. И Вовка выгадывал.
Расстегнув ботинки и спустив наполовину штаны, Вовка обычно с головой углублялся в «Вокруг света». Навалившись на стол, он листал журнал с начала
— Вова, переодевайся! — слышался с кухни голос мамы.
— А я что делаю? — обиженно спрашивал Вовка и энергично тряс штанами, так что пряжка ремня, ударяясь о стол и стул, создавала необходимый шумовой эффект.
Но долго на этом продержаться было нельзя. После второго или третьего напоминания Вовка сбрасывал ботинки и форму, облачался в домашний костюм и принимался искать тапочки. Мама терпеть не могла, когда в квартире ходили в ботинках, и потому завела для всех войлочные туфли. По идее туфли всегда должны были находиться в прихожей, у вешалки. Вовкиных тапочек тут никогда не было, они исчезали самым непостижимым образом. Слоняясь из угла в угол в поисках запропавших туфель, Вовка ухитрялся находить массу поводов для развлечений. В одном месте, ему попадал обрывок газеты с фельетоном, и Вовка тут же, на ходу, его прочитывал, в другом — сломанная и давно позабытая игрушка, в третьем — истрепанная и прочитанная еще в прошлом году книжка. Многих бесплодные поиски затерявшейся вещи раздражают, Вовку они забавляли.
Финал всегда был один и тот же: выведенная из терпения мама находила Вовкины тапочки, тащила его за руку к умывальнику, и вот он уже сидел на кухне и давился котлетой.
Но самое страшное начиналось, когда Вовка приступал к урокам. Едва он раскрывал учебник, выяснялось, что у него болит живот. Из туалета его выдворяли силой, так как он ухитрялся проскальзывать туда с книгой. Выведя в тетради первую строчку — «Домашняя работа», — Вовка вдруг обнаруживал, что, собственно говоря, домашнего задания он не знает. Начинались мучительные поиски записей в дневнике, которые ни к чему не приводили, так как Вовка, несмотря на строгий наказ мамы, задания на дом никогда не записывал. Приходилось идти к соседям, звонить Лешке.
Наконец, Вовка опять садился за стол и углублялся в занятия. Смотреть на него в это время было мучительно — он ерзал на стуле, кряхтел, пыхтел, кашлял, сморкался — всем своим видом напоминая окончательно изношенную расползающуюся по всем швам машину, пригодную только на слом.
Папа неоднократно делал попытки выработать у Вовки систематические трудовые навыки. Однажды он купил ему аквариум и золотых рыбок, надеясь, что уход за ними надолго увлечет сына.
Тщетно! Уже через неделю аквариум был забыт, и папе пришлось взять на себя заботу о золотых рыбках.
Другой раз он принес Вовке лобзик, фанеру и альбом для выпиливания. Как всегда, Вовка принялся за дело горячо, но его энтузиазм очень быстро иссяк. Обезображенный кусок фанеры, напоминавший своими контурами одновременно кролика и льва, пылится теперь за сундуком рядом с лобзиком.
Убедившись в собственной педагогической несостоятельности, папа махнул на сына рукой.
— Эх, ты, лень разнесчастная, — часто дразнила Наташка брата, и Вовка не обижался. Он давно уже смирился с мыслью, что лень — это вовсе не лесной зверек и не золотистая рыбка, а
Может быть, столь нелестная характеристика так и осталась бы за Вовкой, если б не один случай.
Дом, в котором жили Синевы, принадлежал Гипромезу. Эта организация, кроме своего дома, имела еще и подсобное хозяйство. Каждый вечер из подсобного хозяйства привозили молоко и тут же во дворе продавали. Разумеется, в первую очередь молоко выдавали гипромезовцам, а то, что оставалось, — другим жильцам.
Мама часто стояла по вечерам во дворе в очереди за молоком. Иногда ей удавалось купить, иногда она уходила с пустым бидоном. И вот однажды Вовка явился свидетелем такой сцены.
Раздатчица молока, румяная полная женщина, ловко орудуя посудой, зорко следила за очередью, чтобы не допустить нарушения интересов Гипромеза. Заметив в очереди маму, она громко крикнула:
— Гражданка, не стойте здесь, вам молока не будет. Каждый раз вы здесь стоите, а мне своим вряд ли хватит.
Мама растерянно огляделась вокруг и ничего не сказала в ответ.
А Вовке почему-то стало ее очень жалко. Он подошел к ней, взял из ее рук бидон и тихо промолвил:
— Иди домой, мама, я сам.
Вечером, разливая густое молоко по стаканам, мама сказала папе:
— Ты знаешь, Сеня, сегодня молоко получил Вова.
— Вот молодец какой!
На следующий день Вовка молча взял бидон, достал из ящика комода деньги и ушел во двор. Не прошло и получаса, как он вернулся с молоком.
Так повторялось каждый вечер. Забота о том, чтобы в семье всегда имелось хорошее молоко, с плеч мамы была снята целиком.
Вовка никому не раскрывал секрета своего успеха, но, как выяснилось впоследствии, у него с раздатчицей молока были общие интересы. Больше всего на свете Вовка любил кино. Продавщица также являлась поклонницей этого вида искусства.
Гремя пустым бидоном, Вовка обычно говорил молочнице:
— Вчера с ребятами смотрел «Дело № 306». Законное кино!
— А про что это?
— Происходит автомобильная авария, потом все раскручивается. Очень законный следователь. Дерется, как бог.
— Молодой?
— Еще бы, бандитов швырял, как щепки.
Подобный диалог всегда заканчивался тем, что раздатчица наливала Вовке молоко без всякой очереди и наказывала обязательно приходить завтра.
Черпая сведения из папиной «Вечорки», из радиопередач и устных сообщений друзей по школе, Вовка снабжал продавщицу самой подробной информацией о всех демонстрируемых в Москве кинофильмах. В ее же глазах такая обстоятельная информация являлась просто драгоценной. Таким образом, удовлетворены были обе стороны.
Правда, между ними имелось одно существенное расхождение. Вовка обожал военные и детективные фильмы и терпеть не мог кинокартин с любовными историями. Последние он зачислял в один общий разряд, презрительно называемый «любовь с картошкой». Молочница же как раз была неравнодушна к фильмам с лирической интригой. И Вовке в своих ежедневных информациях приходилось делать поправочный коэффициент на специфические вкусы молочницы, хотя делал он это всегда скрепя сердце.
Вовка так втянулся в дело добывания молока, что теперь уже сам мыл и насухо вытирал бидон и следил за тем, чтобы у него всегда под рукой были деньги. Уходя в школу, он говорил: