V.
Шрифт:
– Ты из Мюнхена, – определил Вайсман. – Бывал в швабском квартале? – «Пару раз». – В кабаре «Бреннессел» [180] ? – «Ни разу». – Слышал что-нибудь о Д'Аннунцио [181] ? – Пауза, – О Муссолини? Фиуме? Italia irredenta [182] ? О фашистах? Национал-социалистической партии немецких рабочих? Адольфе Гитлере? Независимых Каутского?
– Слишком много имен и названий, – запротестовал Мондауген.
180
«Бреннессел» – кабаре в швабском квартале Гамбурга. Так же назывался сатирический нацист-кий журнал, выходивший с 1931 по 1938 тт.
181
Д'Аннунцио, Габриеле (1863 – 1938) – итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, один из идеологов
182
Фиуме (современное название – Риска) – город и крупный порт в Хорватии на берегу Ри-екского залива Адриатического моря. В 1919 г. Д'Аннунцио во главе небольшого отряда добровольцев захватил Фиуме и до 1920 г. фактически находился там на положении диктатора. В декабре 1920 г., когда Италия и Югославия договорились о статусе Фиуме как независимого города, д'Аннуцио объявил войну Италии, однако после того, как крейсер «Андреа Дориа» обстрелял Фиуме, заявил, что итальянский народ не стоит того, чтобы за него драться, и удалился на свою виллу. В январе 1924 г. Фиуме перешел к Югославии по итало-югославскому пакту; Italiairredenta – порабощенная Италия (итал.), так называли итальянские территории, отторгнутые Австрией в 1866 г. В их числе был, в частности, остров Мальта. Вступление Италии в Первую мировую войну было вызвано обещанием Австрии вернуть Италии отторгнутые территории.
– Ты из Мюнхена и ничего не слышал о Гитлере? – удивился Вайсман, как будто слово «Гитлер» было названием авангардной пьесы – Ну и молодежь нынче пошла. – Свет лампы с зеленым абажуром делал линзы его очков похожими на пару нежных листочков, придавая лицу лейтенанта кроткое выражение.
– Видите ли, я инженер и не интересуюсь политикой.
– Придет время, и вы нам понадобитесь, – заверил его Вайсман. – Для тех или иных дел. Я уверен. Хотя вы узколобы и ограниченны, но такие нам тоже необходимы. Так что я на тебя не сержусь.
– Политики – они ведь тоже своего рода инженеры, верно? Только в качестве материала используют людей.
– Возможно, – сказал Вайсман. – Долго ты собираешься оставаться в этих краях?
– Не дольше, чем необходимо. Может, полгода. Пока неясно.
– Я бы хотел предложить тебе одно дело, дать некоторые полномочия… Это не отняло бы у тебя много времени.
– Стать организатором, так это называется?
– Да. А ты умен. Сразу все понял, так? Да. Ты наш человек. Нам нужны молодые силы, Мондауген, потому что, видишь ли, – и такого шанса может больше не быть, – мы могли бы вернуть свое.
– Протекторат? А как же решение Лиги Наций?
Вайсман откинул голову и захохотал. Похоже, разговор закончился. Мондауген пожал плечами, взял кий, вынул три шара из бархатного мешочка и принялся отрабатывать резаные удары, увлекшись этим занятием до позднего утра.
Выйдя из бильярдной, он услышал доносившийся откуда-то сверху зажигательный джаз. Щурясь от света, Мондауген поднялся по мраморной лестнице в бальный зал и обнаружил, что танцы уже закончились. Повсюду была разбросана мужская и женская одежда, ярко светил электрический канделябр, а стоявший в углу граммофон изрыгал в пустоту веселую музыку. В зале никого не было, ни души. Он побрел в свою комнату с нелепой, изогнутой полукругом кроватью и, когда вошел внутрь, понял, что, пока его не было, на землю обрушился целый тайфун сфериков. Мондауген уснул и впервые за все время на чужбине увидел во сне Мюнхен.
Ему снился Fasching – безумный немецкий карнавал наподобие Марди Гра [183] , который заканчивается за день до начала Великого поста. После войны в Мюнхене периода Веймарской республики и роста инфляции карнавальное буйство с каждым годом становилось все разнузданнее, и человеческая греховность воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Главным образом потому, что никто в городе не знал, удастся ли дотянуть и дожить до следующего карнавала. Любой дар небес – еда, дрова, уголь – потреблялись мгновенно. Зачем что-то запасать, к чему себя ограничивать? Депрессия серой пеленой висела в воздухе, глядела на вас с лиц людей в очереди за хлебом, утративших человеческий облик от жуткого холода. И по Либихштрассе, где Мондауген снимал комнату в мансарде, крадучись шла депрессия – фигура со старушечьим лицом, укутанная в потрепанное черное пальто; она брела, склонив голову, против ветра, дувшего со стороны Изара [184] , и, словно ангел смерти, в любой момент могла розовым плевком пометить двери тех, кому к утру суждено умереть от голода.
183
Марди Гра (Вторник на Масленой неделе) – праздник во Франции, а также в бывших французских колониях (в частности, в Новом Орлеане и других городах Луизианы), с красочным карнавалом, балами и парадами с участием ряженых и джаз-оркестров.
184
Изар – река, приток Дуная, на которой стоит Мюнхен.
Уж стемнело. Мондауген, одетый в старый холщовый пиджак, в длинном колпаке, натянутом на уши, плясал, взявшись за руки с молодыми людьми, которых он не знал, но догадывался, что это были студенты. Они пели предсмертную песнь, петляя из стороны в сторону цепочкой посреди улицы. С соседних улиц доносилось похабно-пьяное пение таких же гуляк. Под деревом возле одного из редких горящих
Потом он оказался в пивной. Стар и млад, студенты и рабочие, деды и юные девчушки пили, пели, орали и без разбору волочились друг за другом, невзирая на пол и на возраст. Кто-то развел огонь в камине и принялся поджаривать пойманную на улице кошку. Темные дубовые часы над камином громогласно оттикивали моменты внезапной тишины, в которую время от времени погружалось это сборище. Из круговерти расплывчатых лиц возникла пара девиц, которые взгромоздились к Мондаугену на колени, и он стал жамкать их груди и ляжки и тыкаться в них носом. Пролитое на противоположном конце стола пиво пенной волной захлестнуло весь стол. Огонь, на котором жарилась кошка, перекинулся на столы, и его пришлось заливать пивом; какие-то шутники сперли у незадачливого кулинара почерневшую жирную кошатину и начали швырять ее, как мяч, до волдырей обжигая руки, пока она не сгинула в раскатах смеха. Дым, словно зимний туман, висел в зале, делая колыхание сгрудившихся тел все более похожим на корчи грешников в адском пламени. На всех лицах была одинаковая странная белизна, у всех были впалые щеки, сияющие писки, обтянутые кожей кости умерших от голода.
В черном свитере и черном балетном трико появилась Вера Меровинг (Вера ли? Лицо было полностью скрыто черной маской).
– Пойдем, – прошептала она и, взяв за его руку, повела по узким, едва освещенным улицам, заполненным толпами веселых бражников, которые горланили песни туберкулезными голосами. Белые лица двигались во мраке, качаясь, словно бледные цветы, как будто неведомые силы гнали их на кладбище отдать дань уважения какому-то важному усопшему.
На рассвете она вошла к нему через витражное окно, чтобы сообщить, что казнили еще одного бонделя, на сей раз повесили.
– Пойди посмотри, – сказала она. – В саду.
– Нет, нет.
Повешение было особенно популярно во времена Великого Восстания 1904 – 1907 годов [185] , когда племена гереро и готтентотов, которые обычно сражались друг с другом, одновременно, хотя и несогласованно, выступили против некомпетентной немецкой администрации. Для подавления бунта гереро призвали генерала Лотара фон Троту, который во время китайской и восточноафриканской кампаний продемонстрировал Берлину свое умение усмирять цветные народы. В августе 1904 года фон Трота издал «Vemichtungs Befehl» [186] , в котором предписывал немецким войскам систематически уничтожать всех мужчин, женщин и детей племени гереро, коих удастся найти. Фон Трота преуспел на 80 процентов. Из приблизительно 80 000 гереро, живших на территории з 1904 году, через семь лет, если судить по проведенной немцами официальной переписи населения, осталось всего лишь 15 130 туземцев, то есть их численность уменьшилась на 64 870 человек. При этом за тот же период численность готтентотов сократилась на 10 000, а племени берг-дамара – на 17000. Учитывая смертность от естественных причин в те противоестественные годы, из которых фон Трота провел в Африке всего один, легко подсчитать, что генерал прикончил 60 000 человек. Это всего лишь один процент от шести миллионов [187] , но все равно не так уж мало.
185
На самом деле восстание гереро началось еще в январе 1903 г.
186
«VernichtungsBefehh» – приказ об уничтожении (нем.). Собственно, были два приказа – 4 августа и 4 октября 1904 г. Во втором фон Трота писал, что гереро не являются больше подданными Германии и должны покинуть немецкую территорию (то есть отправиться в пустыню). «Любой гереро, найденный внутри немецких границ с оружием или без, со скотом или без, – будет застрелен. Я более не буду делать исключений для женщин и детей; я отправлю их к их народу или застрелю их. Вот мое решение для народа гереро».
187
имеется в виду число евреев, погибших во время Холокоста. Аналогия не случайна: события 1904 г. стали первым геноцидом XX в., и, так же как Холокост, этот геноцид был совершен немцами. Отмстим также, что первым губернатором Юго-Западной Африки был Генрих Геринг, отец Германа Геринга. В отличие от евреев, погибшие туземцы не удостоились ни мемориальных комплексов, ни извинений – даже запоздалых.
Фоппль впервые прибыл в Юго-Западную Африку молодым рекрутом. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что ему здесь нравится. В тот август, в ту весну-наоборот, он скакал рядом с фон Тротой. «Вдоль дороги валялись раненые или больные, – рассказывал он Мондаугену, – но нам не хотелось тратить патроны, чтобы добить их. Снабжение в те времена было неважным. Одних мы закалывали штыками, других вешали. Процедура была проще некуда: подводили дикаря (парня или девку – все равно) к дереву, ставили его на патронный ящик, делали петлю из веревки (а если ее не было, то из телеграфного провода), накидывали ему на шею, протягивали веревку через сук и привязывали к стволу, а потом выбивали ящик у него из-под ног. Повешенные еще долго агонизировали, но приговоры военно-полевого суда надо было исполнять немедленно. Приходилось пользоваться подручными средствами, не строить же каждый раз эшафот».