Вадимка
Шрифт:
— А это что за пароходы? — дёрнул он за рукав дядю Василия.
— А это, парнишша, союзнички. Англичанка, не иначе… Бросили союзнички нашу кобылку на берегу, а сами на своих крейсерах подальше удирают.
Вадимка впервые видел военные корабли, но смотреть на них не пришлось. С пристаней в воду полетели кобуры с револьверами, погоны, бинокли, винтовки, шашки, ручные гранаты, рваная бумага, пустые бумажники — да разве все разглядишь? Что сразу булькнуло в воду, а что плавало на неторопливой морской волне. Но больше всего Вадимку удивили сами люди. На всех пристанях они стали подниматься и густой толпой, медленно двинулись к берегу.
— Ну,
Вадимке верилось с трудом. Он ждал, что придут на их пристань красные, наставят на них винтовки и крикнут: «Руки вверх! Сдавайтесь!» — и плен начнётся. А тут все не так. Красных не видно, а дядя Василь говорит, что плен уже начался.
На глаза попался все тот же казак с двумя мешками. Теперь этого человека трудно было узнать. Он совсем осатанел, ругался, кому-то грозил, кого-то проклинал. С трудом подтащил свои мешки к борту пристани.
— Нате, жрите! — заорал он с визгом и столкнул ногой один мешок.
— Подавитесь моим добром, проклятые! — и столкнул другой.
— А теперь за ними сам вниз головой, что ли? — усмехнулся Алёшин.
— Не-ет, они этого от меня не дождутся, — продолжал кричать владелец мешков. — Будет по-другому… совсем по-другому. Я с них получу за своё добро!.. Лесные чащи у нас, слава богу, не перевелись, а стрелять я умею!.. Вот там теперь моё место!.. Я с ними ещё посчитаюсь!
Казак долго смотрел на колыхавшуюся воду, где утонули его мешки.
— Вот так-то! — сказал Алёшин, снова обнял Вадимку, и вместе со всеми они молча пошли к берегу. В порту стояла тишина. Было слышно, как плескалась вода под устоями пристани.
Глава 3
«СВЕТ СТОИТ НА ДОБРЫХ ЛЮДЯХ»
Каждая пристань глубоко вдавалась в море, скопившаяся масса людей двигалась медленно, до земли пришлось идти долго. Вадимка всматривался в берег, видел, как со всех пристаней туда выливались людские потоки, они сходились в общий поток, который тянулся по шоссе в город. От огромного пожарища остались обуглившиеся кучи мусора, которые все ещё курились. «А где же красные? Как они будут встречать пленных? А не сочтут ли красные меня добровольцем?» — приходило снова на ум. Становилось страшно — хотелось поговорить с дядей Василием, но Вадимка молчал, и на это у него был свой резон: не хотелось показывать трусость. Не боится же дядя Василь сдаваться в плен, а уж он-то знает дело! Одно успокаивало — в Хомутовской перед белыми стояла небольшая кучка пленных, а тут вон гляди сколько — тысячи! Расстрелять такое множество народу невозможно.
Кругом слышался негромкий гомон.
— Вот мы частенько так, для красного словца, говорим: дальше ехать некуда! А вот нынче шкурой чувствуешь — каково человеку, когда ему на самом деле ехать некуда! — Шедший недалеко казак вздохнул.
Для своих четырнадцати лет Вадимка был высокого роста. Его складная фигура, открытое лицо с довольно крупными чертами, озаряемое милой, добродушной улыбкой, располагали к нему людей. В выражении его лица сохранялось ещё немало детского. Когда Вадимка видел что-нибудь интересное, у него слегка открывался рот, а серые с синевой, глубоко посаженные глаза смотрели на мир с постоянным любопытством, словно говоря: а на свете-то, оказывается, вон что творится, а я, чудак, и не знал. Мягкие, русые, немного вьющиеся волосы, часто выбивавшиеся из-под шапки, тоже мешали ему казаться взрослым. Алёшин шёл, обняв Вадимку, иногда похлопывая его по плечу. Парнишка понимал, что дядя Василий хочет его подбодрить, и с благодарностью посматривал на своего покровителя.
Они вышли на берег. У выхода из порта стояло несколько всадников в кубанских папахах. На одном — алые галифе. Конечно, это — красные. Всадники с любопытством смотрели на нескончаемую вереницу пленных.
— Далече вы забрались, станичники! А ведь придётся ж обратно отмеривать эти версты! — крикнул один из красных. Вид у него был залихватский: кубанка сдвинута на затылок.
— А ты, браток, нас подвези! Теперь тебе делать всё равно нечего — война-то кончилась! — в ответ бросил кто-то из пленных.
Дальше стоял кавалерист, который скороговоркой твердил:
— Может, бинокль у кого остался… Он вам больше не нужен… Нет ли у кого бинокля?
А потом произошло то, чего Вадимка никак не ожидал. Из гущи пленных выбрался казак и протянул кавалеристу свои часы.
— На, возьми!.. Один черт, обозники отберут. Так уж нехай они достанутся боевому коннику. Две войны вместе служили, под пулями много раз бывали.
Тот растерялся.
— …Может, у тебя жрать нечего?.. Хочешь, дам в обмен?
— Не надо! Это тебе мой подарок, а за подарок плату не берут… У меня пока что английских консервов полны карманы… Союзнички угостили… Вон они маячут. Видишь? — показал он на крейсеры, теперь хорошо видимые на морском горизонте.
— Ну, спасибо. Может, когда-нибудь придётся встретиться! — благодарил кавалерист, принимая часы.
— По нынешним временам и не такое бывает.
— Ну, желаю благополучно добраться до дому. Бывай здоров!
Такие разговоры победителей с побеждёнными совсем успокоили Вадимку. Подумаешь, плен!
— Дядя Василь! — тронул он за рукав Алёшина. — А ничего страшного!.. А?
— Солдатский разговор, — улыбнулся дядя Василий.
А солдатский разговор все продолжался.
— Иванов! Митрий! Вылезай из этой каши! — кричал ещё один красный, махая кому-то из шедших в колонне. И пока пленный вылезал, Вадимка внимательно вслушивался, что говорил всадник. — Вот уж никак не ждал, что тебя сюда черт занесёт! Ты же был в знаменитом 27-м Донском казачьем!.. Помнишь, как мы с тобой в Карпатах воевали? Мы же с тобою, чертяка, под Глубокой вместе Чернецова громили… Давай тряхнём стариной!.. — но его уже не было слышно.
А что случилось дальше, уж совсем изумило Вадимку.
— Александр! — услышал он сквозь шум, который теперь стоял над колонной.
— Андрюшка! — поднял руку в ответ шедший недалеко пленный. Этим пленным оказался сотник Карташов.
— Теперь уж нам, наверно, удастся окончить Новочеркасский политехнический!
— Дай-то бог! — и Карташов стал выбираться из колонны.
Вадимка, вытягивая шею и поднимаясь на цыпочки, старался разглядеть, что будет дальше. Он видел, что человек, окликнувший сотника, слез с коня, и друзья обнялись.