Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии
Шрифт:
Как утверждает В. В. Седов, «Первая схема дифференциации индоевропейских языков была выполнена еще в середине XIX в. немецким ученым А. Шлейхером – основателем теории родословного древа в языкознании [167; 227; 228]» [122, с. 14] (рис. 10).
Легко видеть, что прямая линия соединяет у этого исследователя индоевропейский и греко-итало-кельтский языки. Понятно, что до германцев существовали греки и римляне, так что они и являются как бы прямыми продолжателями традиций индоевропейского языка. Две остальные ветви можно понимать как северную и южную. Северная ветвь – это германский, который тоже является прямым продолжением индоевропейского, и некий славяно-литовский, который отпочковывается от германского. Южная ветвь – это арийский язык, который позже делится на иранскую и индийскую ветви. Таким образом,
Славяне – поздние пришельцы? Откуда мы знаем, что славяне пришли в Европу поздно? Ответ мы находим в книге словенского исследователя Йожко Шавли. «После того как Эней Сильвий Пикколомини (1405–1464), ставший в 1458 г. папой Пием II, в своей книге “De Europa”, опубликованной в 1490 г., высказал предположение, что славяне пришли в Европу из Азии в период так называемого переселения народов, эта мысль была заимствована венским историком Вольфгангом Лазиусом (ум. 1565). Будучи ярым сторонником пангерманской исторической концепции, Лазиус в книге “De genitium aliquot migrationibus”, опубликованной в 1600 г. во Франкфурте, утверждал, что потомками Иафета, сына Ноя, который якобы вместе со своими семью сыновьями заселил необитаемую Европу, были германцы или тевтонцы.
В тот период в Польше, Чехии и Дальмации писались книги, полемически направленные против зарождавшегося германского национализма. Авторы этих книг указывали на распространенность в прошлом по всей Европе славянского языка. Из словенских авторов здесь прежде всего необходимо назвать Адама Бохорича, который в своей грамматике (1584) дал не только первое научное описание словенского языка, но и идентифицировал словенцев с венетами.
До Пикколомини никто ничего не знал о гипотетическом “переселении народов”, и ни один писатель или хронист не сообщал, что славяне не жили постоянно на своей исконной территории. Ранние славянские хронисты считали славян автохтонным населением, например, русский летописец Нестор (ум. 1116), чешские хронисты Космос (ум. 1125), Далимил (ум. 1311), Пулкова (ум. 1380), польские хронисты Галл (ум. 1130), Кадлубек (ум. 1220) и Длугза (ум. 1460). Нет никаких доказательств в пользу того, что на территории обитания славян проживал какой-то другой этнос. Тем не менее, с этим мнением считались все, поскольку об этом некогда заявил сам папа Пий II (Пикколомини), у которого, по причине войн и народных волнений V–VI вв., не было четких представлений об этнографическом облике Европы» [163, с. 11]. Из этих строк мы видим, что с периодом Великого переселения народов, то есть с нашествием гуннов на Европу под руководством Аттилы, папа Пий II стал связывать не вторжение в Европу тюрков, а появление на европейской арене славян. И это шло вразрез со всеми славянскими источниками, которые считали славян автохтонами, а пришельцами как раз гуннов и, следовательно, возникших из них германских народов. Так что в отличие от Шавли, ущербность этой теории состояла не в том, что Великого переселения народов на самом деле не было, а в том, что она приписана не тем народам. На самом деле не славяне пришли в германскую Европу, а тюрки, которые позже стали германцами, переселились в Европу русских и славян.
Немцы – наиболее древние жители Европы? Продолжим цитировать Й. Шавли. «Немецкие историки все решительнее настаивали на автохтонности немцев в их историческом праве собственности на территорию Центральной Европы. На рубеже XVIII и XIX вв. агрессивную германскую политику укрепляла еще и кельтомания. Кельты провозглашались германским этносом, а немецкий язык – древнейшим в мире, поскольку кельты якобы были потомками библейского Омира, сына Иафета» [163, с. 11–12]. Мы видим, что на первое место в немецких исследованиях выходит отнюдь не научный, а чисто политический интерес. Но в таком случае в XIX в., после буржуазной революции в Германии и особенно после объединения различных германских земель в единое государство, то есть после Бисмарка, этот политический интерес должен был только возрасти. Именно это и отмечает Шавли. « Теория “переселения народов” окончательно оформилась во второй половине XIX в., во времена Бисмарка. Тогда Берлинский университет под руководством археолога Коссинны придал этой теории научную базу. Целью данной теории было показать, что историческое право владеть территорией Центральной Европы остается за тем, кто первым занял ее. В связи с этим немецкие специалисты (Вирхов, Коссинна, Фосс и др.) утверждали, что Лужицкая культура не может быть славянской, обосновывая тем самым неполноценность культуры славян. Немецкие археологи не хотели признавать славянской и культуру полей погребальных урн. По их мнению, собственно славянская материальная культура появляется лишь в IX–X вв., когда в обряде погребения мертвых под влиянием христианства начинает появляться трупоположение. Этой теорией они хотели показать, что славяне в Европе – всего лишь “незваные гости”, и тем самым привить им чувство собственной неполноценности» [163, с. 12]. Как можно отметить, древность германцев немцы сознательно противопоставляли молодости славян для утверждения якобы вытекающего отсюда права на обладание Европой. Отсюда шла и подтасовка атрибуции Лужицкой культуры и культуры полей погребальных урн.
Но разве в то время не существовало славянских исследователей, которые могли бы дать отпор этим антинаучным утверждениям? Оказывается, такие ученые были. «Против официальной версии Берлинского университета, согласно которой славяне пришли в Европу лишь в V и VI вв. н. э., решительно выступил Шембера. Он рассматривал теорию “переселения народов” как самую страшную ошибку в толковании древней истории Центральной Европы. Шемберу поддерживали другие историки и археологи, прежде всего русские (Попов, Уваров) и польские (Мацивьовский, Войцеховсий). Шафарик и Суровецкий утверждали, что венеты, как балтийские, так и адриатические, были славянами, а данные сравнительного языкознания подтверждают, что они жили в Европе еще с доисторических времен.
Под тяжестью контраргументов немецкие историки вынуждены были переместить прародину славян на территорию Украины, на заболоченные берега Припяти. Нидерле позже перенес ее в поречье Вислы и Днепра. После Второй мировой войны Ян Чекановский расширил славянскую прародину до Одера и Ниссы. Эту гипотезу польские ученые обосновали с помощью данных антропологии, этнографии, археологии и языкознания, доказав тем самым, что славяне были прямыми наследниками Лужицкой культуры. Это решало отчасти проблему славянства на севере, но в отношении южных территорий вопрос оставался открытым» [163, с. 12]. Таким образом, только польские ученые начали отстаивать автохтонность славян хотя бы на территории собственной страны. Иными словами, против славян в XIX в. была объявлена информационная война, где славянам удалось удержать некоторые участки. Замечу, кстати, что и в Европе существовала своя Нисса, что при чтении в обратную сторону дает почти то же известное нам слово, АССИН, то есть асы (или ассы) заняли территорию прародины славян. Здесь, конечно, важны не сами территории, названные славянскими, а тенденция исторических сочинений: славянские исследователи сдвигают ареал славян-автохтонов все западнее, на территорию нынешней Германии.
Нас, однако, интересует в данный момент не археология, а языкознание, с чего, собственно говоря, все и началось. Об археологии речь еще пойдет.
Смутьян А. С. Шишков. Имя адмирала Александра Семеновича Шишкова современным филологам практически ничего не говорит. Когда речь заходит о его научном наследии, лингвисты обычно спрашивают: кто это? Какое отношение он имеет к лингвистике? Да и ученый ли он – в начале XIX в. существовало много дилетантов.
Ответ на эти вопросы прост: да, он ученый, великий ученый. И не просто ученый, а президент Российской академии наук при Николае Первом. Однако его научное наследие становится достоянием научной общественности только в наши дни, когда вышла его книга о русском корнеслове [166]. Хотя он начал заниматься сравнительным языкознанием во времена Франца Боппа, он пришел к удивительным выводам, заставляющим усомниться в ряде положений этого метода в языкознании. Сам он своим работам не придавал существенного значения, из-за чего они не были опубликованы ни при его жизни, ни полвека спустя. Но эти работы крайне интересны.
Подводя итог своим изысканиям, в речи на годичном собрании Российской академии наук, озаглавленной «Наш язык – древо, породившее отрасли наречий иных», он отмечал: «Я почитаю язык наш столь древним, что источники его теряются во мраке времен; столь в звуках своих верным подражателем природы, что, кажется, она сама его составляла; столь изобильным в раздроблении мыслей на множество самых тонких отличий, и вместе столь важным и простым, что каждое говорящее им лицо может особыми, приличными званию своему словами объясняться; столь вместе громким и нежным, что каждая труба и свирель, одна для возбуждения, другая для умиления сердец, могут находить в нем пристойные для себя звуки… Ни один язык, особливо из новейших и европейских, не может в сем преимуществе равняться с нашим. Иностранным словотолкователям для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах следует прибегать к нашему языку: в нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в языках своих искать будут. Мы сами во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужестранные, а по корню наши собственные… Ибо не надлежит слово человеческое почитать произвольным каждого народа изобретением, но общим от начала рода текущим источником, достигшим чрез слух и память от первейших предков до последнейших потомков» [166, с. 16–17]. Итак, Шишков усматривает в русском языке тот самый индоевропейский праязык, который дал начало языкам многих народов, поскольку этот язык отличается очень многими совершенствами, для достижения которых должны быть потрачены сотни и тысячи лет.
Правда, эти выводы сами по себе кажутся некими преувеличениями. Современные слушатели, услышав подобные слова, могли бы подумать, что из-за патриотизма данный автор несколько преувеличивает. Поэтому попробуем рассмотреть те примеры, на основе которых А. С. Шишков пришел к своим выводам.
Пример этимологии слова «буйвол». Этот пример сам автор назвал «От буйвола к буффало». Приведу данную словарную статью А. С. Шишкова целиком.
«БУЙВОЛ. B"uffel (нем.), buffle (англ.), buffle (фр.), buffalo (итал.), b'ufano (исп.), bubalis (латин.). Если б знали немцы словенский язык, то увидели бы, что их B"uffel, равно как и все других языков названия, не что иное, как испорченные повторения словенского слова буйвол. Оно составлено из двух слов, «буй» и «вол», из которых одно прилагательное, а другое существительное имя, и каждое имеет свое значение: “буй” (откуда ветви “буйство”, “буйный”, “буян”) значит дикого, необузданного, зверонравного, а “вол” есть большой бык. Каким же образом славенское “буйвол”, заключающее в себе полный смысл как о звере, названном сим именем, так и свойстве его, могло происходить от слов других языков B"uffel, buffalo, bubalis, не выражающих полного смысла, но заключающих только ветвенное значение? Не славенское слово от них, но они от него пошли; приставленный в них к слогу bu или buf (бык, вол) слог fel, falo, изменившись из имени “вол” (vol), потерял свое значение и сделался простым окончанием» [166, с. 210].
Здесь мы видим, что Шишков определяет направление заимствования: от русского слова к иностранным, но никак не наоборот. Иными словами, к наличию параллелизма между данными словами (и в этом заслуга компаративистики) он добавляет новую характеристику: направление развития слова (а этого в компаративистике не было; точнее, было, но в предельно абстрактной форме: как среднее арифметическое от всех форм слова). Тем самым вместо некой абстрактно вычисляемой точки ветвления единого гипотетического праязыка на отдельные диалекты, ставшие ныне самостоятельными языками, Шишков указал на реальный источник, от которого возникли современные слова. Этим языком оказался русский.