ВАК-ВАК
Шрифт:
— А если бы я согласился бежать с вами...
— Поздно! все драгоценное время истрачено на сказки и пререкания... Да и я уже не слишком пылаю спасти вас. Тот вы Капитан — сладостный Капитан моего детства — или не тот — уже не многое изменит. Вы очень бодры в постели, но...
Она снова оголила зубы, глаза наполнились желчью.
— ... но, угождая сегодня вам, я все время воображала себе жемчужное тело Его Светлости Господина Цензора!
Увернувшись от удара, она вскочила и прошептала:
—
Не стала договаривать.
Капитан тупо смотрел, как она собирает свои вещицы. Только спросил:
— Если бы не случилась гроза и стражник продолжал бы торчать у глазка... вы бы...
Ответа (она как раз снимала со стен цветные ленточки) не последовало.
Когда все было собрано, она уничтожила своим дыханьем огонек и заскрипела в сумраке, складывая светильник в котомку.
— Имя... Открой свое имя, — сказал Капитан, глядя на улыбающийся силуэт.
Она поднялась:
— Ночь.
Капитан понял: это не имя, а намек, что поздно. А может, это прозвище, от звания Полуночной советницы, которым она не упустила почваниться. “Ночь” — как странно.
Пока Капитан занимал себя такими догадками, госпожа Ночь подошла к двери, раздвинула. Как шлюзы подняла — теплые сумерки так и хлынули вовнутрь, шелестя невидимой пеной. Показалось и небо: мутно-розовое, в оставшемся после грозы облачном мусоре.
А перед дверью уже стоял господин Вечер со штандартом и фонариком. По подсвеченному его лицу, как муха по несвежему яблоку, ползала улыбка.
Прежде чем шагнуть к тюремщику, гостья повернулась к Капитану и истово поклонилась. Трижды, не разрушая тишины. Благодарила.
Двое начали спуск, скользя ногами по размокшей травке. Дождь приподнял озеро, и лодка оказалась не у берега, а поодаль, в окружении воды. Капитан видел, как гостья бойко запрыгнула господину Вечеру на спину и он понес ее над волнами. Лодочка отчалила, румяня воду равнодушными бликами тюремного фонарика.
Потом озеро заслонила сутулая щуплая тень с чем-то длинным в руках.
— С завершением, — поздравила тень. — Как небо-то сегодня гневалось, не находите? Воистину жутко было.
Господин Утро зашумел на столике возвращаемыми орудиями письма.
— А еще... вам прислали новую кисть! Угодили вам, не так ли? О, госпожа куртизанка любезно оставила вам кидари — видно, изрядно вы ей угодить изволили!
Капитан посмотрел на тень:
— Что-нибудь еще прислали, кроме кисти?
— Какое сакэ — какой сладострастный запах!
Лодка с фонариком скрылась за камнем.
— Можешь выпить, — разрешил Капитан, ожидая, когда лодка появится снова. После вежливых препирательств уговорились выпить вместе.
— Сухая чашка, — сказал Капитан.
— Сухая чашка, — откликнулся голос Утра.
Глотки. Капитану показалось, что тюремщик рассматривает его шею.
Выпили еще раз. И еще. Фонарик не показывался, словно лодка исчезла за камнем. Гукая и жеманничая, тюремщик убежал в сумерки.
А захмелевший Капитан сидел и слушал, как падали и падали последние перезревшие капли, задержавшиеся в ветвях:
— Вак.. вак-вак... вак...
О... Вот оно откуда было, это название! Не плоды, но пухлые капли, опадая с ветвей, производят этот звук.
— Вак-вак! — засмеялся Капитан и дружелюбно погладил себя по ляжке. — Вак-вак-вак.
Испуганная смехом, где-то рядом забрюзжала цикада. Капитана это развеселило еще больше. Вак-вак, хо!
Смех снизошел на пленника, ребячий смех до боли в глазах. Все тело дергалось, сучило, дрожало; а губы все пучило:
— Вак-вак... вак-вак...
— Вак... вак... — отвечали капли, неразличимые в наступившей тьме.
В ушах неожиданно сложился какой-то стишок — и Капитан положил завтра же его записать. Новой кистью, если успеет.
Вскоре Капитан уже спал — по крайней мере, его тело молчало и не смеялось. Небо, озеро, камень-привидение в форме дракона, деревья и вак-вакающие капли — все окрасилось тьмою и отступило. А он, моложе себя на десять лет, стоял посреди пестрой залы из дерева и мрамора и слушал.
Распорядитель морского собрания дал знак к тишине. Тщетно — почтенное сборище шумело и спорило; на плечах то и дело ярились обезьяны, — было ясно, что Капитана из далекой Вак-Вак сейчас никто не услышит.
Они с Алжирцем вышли из зала на причудливую веранду с видом на серый сад. Та зима в Истамбуле была особенно холодной, с неба что-то непрерывно текло.
— А на севере, у русских, зимой... — принялся рассказывать очередную небылицу Алжирец.
— У нас в стране Вак-Вак сейчас слива цветет, — ввернул Капитан.
— Через неделю я отплываю с большим грузом специй, — сообщил Алжирец.
— В зале уже наступила тишина, необходимо возвращаться. — Капитан взялся за ручку двери и потянул ее на себя.
Несмотря на тишину, внутри царила путаница; протолкаться к середине не было никаких видов: никто не желал убрать с прохода ни спину, ни плечо. Предприняв несколько бесплодных таранов, Капитан сдался и застыл. Из середины залы до него долетали обрывки негромкого голоса. Вскоре он понял, что речь шла о нем и что голос девичий.
— Я еще раз хочу поблагодарить Истамбульское Историческое общество за предоставленную возможность...
Обезьяна на близлежащем плече очнулась, отхлебнула из длинной рюмки вина и самозабвенно плюнула им в лицо Капитану.