ВАК-ВАК
Шрифт:
— Молодые боятся к вам идти, Коджима-сама, — сдерзил Вечер и чихнул.
— Ложь! если бы вправду боялись, прибежали бы из любопытства.
— Не я вам их отбираю, я человек небольшой.
— И небольшого ума! Тебя и твоего дружка я бы не взял даже в судовые крысоловы! — вспенился Капитан. — Потому что головы у вас такие же чугунные, как и ваши задницы!
Куртизанка молча наблюдала за этим диспутом, хлопая нарисованными глазами, будто все это разыгрывалось не для нее. Лишь когда послышался гром (уже ближе, почти над озером), она вздрогнула.
И Капитан отослал своих сторожей, попытавшись показать
Ушел, собственно, только один тюремщик.
Второй обойдет хижину и станет изучать капитанские кудеси через особое отверстие. Это отверстие было изготовлено так основательно, что казалось, появилось оно здесь раньше самой хижины. В былые дни стражники любовались сквозь него вдвоем, поочередно; но потом Капитану надоел их непрестанный обмен впечатлениями, совсем, по его словам, неуместными. Короче, он поднял тогда бурю, из которой стражники выплыли с изрядно пощипанными парусами. Так возник компромисс, плодами которого сегодня, по жребию, должен был воспользоваться утренний страж.
Пообещав своему дружку все надежно запомнить, страж Оищи, которого Капитан повадился называть господином Утро, тихо обошел хижину. Он опустился на колени и прилепился всем глазом к дорогому отверстию, слюноточа и готовясь еще раз увидеть все те фокусы, которым его пленник обучился у южных варваров. Нараставший ветер раздувал полы его кургузого халата, а Утро был так занят, так увлечен, что не заметил, как на его икры приземлились первые недобрые капли.
Капитан тем временем кряхтел и цвел. Он уже успел завести короткую дружбу с гостьей; она же успела одеть хижину в какие-то ленточки, наладить огонек и подать сакэ-кидари[2], бросая на Капитана взгляды влажные и исследующие. Непогода росла; Капитан задвинул окно и, все еще не теряя важного лица, стал глубоко дышать.
Потом он осушил кидари и приглашающе засмеялся.
Последний аккорд его смеха потонул в небесном треске.
...Утро вдавился глазом в отверстие, рискуя нажить синяк, а его вихлявая фигура творила такие движения, что со стороны можно было решить, что он или болен, или изготовился плясать. Но со.стороны никто это не видел: ни Капитан, ни его гостья, ни даже господин Вечер, сидевший в караульной и внимательно изучавший содержимое сегодняшней присылки.
Воистину девица была глубоким и достойным знатоком своего ремесла! На кончиках ее холодных, не знающих пота пальцев помещался огонь; шея изгибалась, как у чудесной птицы хоо. Вот Капитан посмотрел вниз, где у него среди темных камышей сиротливо покачивался безвесельный ботик... Видимо, участь этого бедняжки не на шутку взволновала и девицу — и вскоре на месте ботика красовался небольшой баркас, вроде тех, на которых предприимчивые мединцы перевозят мед, мандрагору, горчичное зерно... Еще, еще, еще — и уже не стало убогого баркаса: но грозный фрегат, полный взнесенных мачт и вздутых парусов, с зажженными фитилями и яркими флагами летел по волнам, вперед, вперед... Море!
— Ия, ия! — шептал снаружи и елозил по земле коленями тюремщик, и капли дождя, садившиеся на его раздетые ветром ляжки, тут же превращались в пар.
Сколько времени прошло таким образом, не мог бы сказать ни мокрый господин Утро снаружи, ни тем более те двое
И тут островок залился внезапным и резким светом. Вечер распахнул запотевшие веки; отльнул от отверстия Утро... вздрогнули тела любовников.
Безумный грохот промчался над людьми, ветвями и водой.
Это Господин Гром начал колотить в свой знаменитый барабан — над самым ухом бедного Утра; так ему показалось. Он вмялся животиком в мокрую твердь, а по его спине, и до этого не сухой, загвоздил самый настоящий ливень. Какое невезение, он еще столько не досмотрел! Остаться? Не остаться?
Снова все побелело.
Утро нырнул лицом в колючую траву и забормотал нэмбуцу.
Новый удар черного барабана, еще ужасней.
“Оищи... Оищи!” — услышал он призыв товарища, долетавший со стороны караулки. И бросился туда, проклиная судьбу и не дожидаясь, пока следующая молния превратит его пухлое тело в бесполезный кусок угля.
Зато этих, внутри, буря еще сильнее разжигала и задорила. Не только Капитана, знававшего и не такие небесные каверзы, но и эту... как бишь ее по имени... С каждой новой молнией она еще с большим исступлением демонстрировала свое мастерство, словно перевоплощаясь в эту молнию, белая и стремительная. Только один раз она запнулась — когда закричали “Оищи” и прямо за стеной кто-то затопал, заругался и убежал.
— Это, голубушка, болван тюремщик, который за нами подглядывал, — обделался вот от грома и утек восвояси, — успокоил ее Капитан.
Дева на мгновение задумалась. Потом снова с воодушевлением приступила к своим обязанностям, а ливень хрустел по соломенной кровле и затекал под дверь черным ручейком.
Прогрохотало. Не так громко, как раньше, но с такой тоской, что у Капитана защемило в груди.
И куртизанка отпрянула от него. Ее веки были прикрыты, а маленькие губы дрожали, собираясь то ли улыбнуться, то ли загрустить, что придавало лицу тревожное, двусмысленное выражение.
— Господин Капитан...
Капитан похолодел. Она говорила.
— Господин Капитан! — повторила дева, поднимаясь. Она знала его прежнее прозвище.
— Госпожа... разве не... состоит при Тайном Управлении? — высохшим языком спросил пленник.
— Вы не узнали меня, Капитан-сама.
Не узнал. Еще раз глянул на нее... Тонкий нос, тяжеловатый подбородок, веки в первых узорах старости. Память молчала.
Неожиданная струйка с ветхой крыши пролилась ей на лоб, пробежала по лицу, застыла на кончике носа, на подбородке, на сосце левой груди.
— Мне случалось бывать вашей подругой в Нагасаки в эпоху Анъэй[3], — представилась гостья.
Вот оно что.
Он еще раз посмотрел на нее. Нос, подбородок, веки. На мочке правого уха вроде как шрам — или это просто волос...
— Вы тайно виделись со мной, тогда еще совсем ребенком, в веселом квартале, — продолжала она хрустящим, как песок, голосом, стараясь не глядеть на лицо Капитана, полное напряженного неузнавания. — У вас был черный лоцманский халат с маленьким драконом.
Да, у него был такой халат. Такой халат у него был.
— ... Щедры и купили мне у голландцев зеркальце с украшением в виде яблочка, из которого выглядывало лицо ребенка...