Вакансия третьего мужа
Шрифт:
Неприятностей тоже хватало. Сразу после подачи официального уведомления в избирком его исключили из партии. За нарушение партийной дисциплины – так было сказано в решении пленума. Это был последний сожженный мост, и Егор еще недели две потом чувствовал за спиной треск горящего дерева и стойкий запах гари. Его карьера, его прошлая жизнь на глазах превращалась в пепел, и оставалось только надеяться, что он, подобно птице Фениксу, сможет возродиться из этого пепла без особых потерь.
После истории с Катерининой курткой явного криминала больше не происходило.
«И на том спасибо», – мрачно
Сегодня была суббота, но Фомин уже давно забыл, чем выходные отличаются от других дней недели. Дела находились всегда, и сегодня ему нужно было обсудить со Стрелецким дальнейшее финансирование кампании. Он был благодарен, что Стрелецкий позвал его домой, в знаменитый городской микрорайон «Серебряный бор», и выпросил разрешения приехать вместе с Юлькой, которую во всей этой предвыборной круговерти почти не видел.
Катерина с подругами отправилась в баню. Она всегда по субботам расслаблялась в парной, после чего проходила курс массажа и косметологических процедур. А Фомин с Юлькой приехали в «Серебряный бор» и, оставив машину у ворот, пошли по огромному, теряющемуся в вековых соснах участку к дому, шпиль которого смутно виднелся вдалеке.
Вкусно пахло октябрьской прелью листьев и хвои. Вообще-то Фомин октябрь не любил. Из-за сырости, что ли. А может, от той безысходности, которая всегда нападала на него перед предстоящей долгой, темной и холодной зимой. В мрачности осени было что-то безвозвратное. Она напоминала Фомину про пугающую его старость. Но в парке Игоря Стрелецкого не пахло осенним разложением. Запах был теплым, острым и именно вкусным. Таким вкусным, что Егору захотелось зажмуриться, остановиться, забыть обо всей окружающей мерзости и дышать полной грудью.
Вот тут-то они с Юлькой и увидели белку. Спустившись с дерева, она принялась доверчиво есть орешки из фоминской ладони, и было в этом что-то праздничное, похожее на долгожданный подарок, сюрприз, оказавшийся приятным и радостным. Возбужденно сопела рядом Юлька, и Егор ощутил острое чувство счастья, слегка подзабытое в круговерти последних месяцев.
«И за это Стрелецкому спасибо», – подумал он.
Белка доела орехи, обнюхала ладонь, внимательно, но без страха посмотрела на застывшего мужчину и девочку, махнула хвостом и взлетела на ветку повыше.
– Ух, какая красивая, – выдохнула наконец Юлька. – Папа, а она ручная?
– Не знаю, надо будет спросить у дяди Игоря и тети Алисы, – честно признался Фомин, – но думаю, что самая обыкновенная. Просто здесь парк большой, людей мало, никто белок не обижает и не пугает. Да и к угощениям вкусненьким приучили, наверное.
– Да. Здорово, наверное, в таком месте жить! – мечтательно сказала Юлька, тряхнув кудряшками. – А то возле нашего дома белку ни за что не встретишь. И жить негде, и выхлопными газами пахнет. Папа, а надо быть очень богатым, чтобы иметь такой дом, чтобы парк был и белки?
– Очень. Честно тебе скажу, мы в таком доме вряд ли когда-нибудь жить будем.
– Ну и ладно, – покладисто согласилась Юлька. – Зато ты у меня самый замечательный папочка на свете. Мне все равно, где жить. Лишь бы с тобой.
У Фомина опять сдавило горло.
«Черт знает что, – подумал он, – я с этими выборами неврастеником скоро стану. В сентиментальность бросает. К старости, что ли?»
Сердито насупив брови, он широкими шагами вышел на плиточную дорожку, ведущую к гостеприимно сияющему огнями дому. Навстречу им с крыльца сбежал Стрелецкий.
Что ж… Очень жаль, что она сделала такой выбор. Он все же надеялся, что она благоразумно не станет принимать окончательных решений, не выслушав его доводов. Но разговора не получилось. И он, и она были на эмоциях, это вполне понятно в такой-то ситуации, но после она могла же остыть, подумать, понять, что поступает неправильно, не по совести!
Не получилось. Не срослось. Не прокатило. Что ж… Очень жаль. Теперь нет другого выхода, кроме как убрать этого проходимца, который хочет заграбастать все то, что предназначено вовсе не ему.
Ужасно не хотелось принимать такое решение. Не из страха, нет. Чего тут бояться-то? Уже две недели каждый шаг этого красавчика отслеживается. Вся его жизнь – как на ладони. Понятно, куда он поедет, куда пойдет. Он, правда, мотается по городу, дела у него повсюду, заранее не предугадаешь, куда он двинет. Но уходит по утрам всегда из дома. И возвращается вечером тоже домой. По кабакам не шляется, к бабам никаким не ездит. Примерный семьянин, право слово! Кобелина…
Так что убрать его проще всего именно в подъезде. И уйти через черный ход. Никто сразу не хватится. Причем делать это надо быстро, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.
Убивать не хочется, потому что какая-никакая, а божья тварь. Но выхода нет. Так что решение принято, и осталось только его воплотить удачно. Без последствий. Впрочем, какие тут могут быть последствия? Менты только в телевизоре работают, а на деле… Либо висяком оставят, либо на лоха какого-то повесят. Главное – бумажник не забыть вытащить, чтобы на ограбление списали.
Жену его жалеть не приходится. Поди, рада будет избавиться от такого бабника. А вот ее жалко. Расстроится, конечно. Уж больно она ему предана. А с другой стороны, разборчивее надо быть в связях. Не сошлась бы она с ним в свое время, сейчас бы не пришлось расстраиваться. Хотя тоже… Отплачет и заживет спокойно. Без постоянной нервотрепки. Сколько ей красавчик нервов попортил, поди одной ей ведомо. А мы с ней помиримся. Как раз на почве ее неизбывного горя. Ей же надо будет в чье-то надежное плечо выплакаться, вот тут я и появлюсь. Измену прощу. Поддержку предложу. Некуда ей будет деваться, несмотря на весь ее строптивый характер.
Так что звиняй, красавчик. Ты свое отгулял. Еще пару деньков, пока случай подходящий выпадет, и адью. На погост. Там тебе самое место.
Анастасия Романова задумчиво крутила в руках бутылку виски, иногда разглядывая ее на просвет. Она представила, как звякают, стукаясь друг о друга, кубики льда, насыпаемые в тяжелый квадратный бокал, как льется сверху янтарный напиток, как немного терпкая жидкость раскатывается на языке, оставляя приятное послевкусие, а потом соскальзывает в горло, прокладывая горящую дорожку по пищеводу и разливаясь приятным теплом в желудке.