Вакцина смерти
Шрифт:
– А в чем дело-то? – тоже начал злиться Толмачев. Грядут масштабные события: переназначение мэра и выборы в городское собрание. Если выяснится, что в Питере, как в Средние века, свирепствует эпидемия, мэр может легко слететь, а значит, и команда Толмачева пострадает, как и его связи в комитете, Комиссии по этике и так далее. Формулировка будет выглядеть примерно так: как же вы, господа хорошие, смогли допустить, чтобы вирус распространился во втором по значимости городе страны?!
– В чем дело?! – взревел Рыжов, подскакивая к столу и нависая над продолжавшим сидеть Толмачевым. – Да в том, что нынешний штамм отличается от того, что был в восемнадцатом году, а люди не подозревают о серьезности заболевания и потому склонны запустить его до такой степени, когда приниматься за лечение уже поздно.
– Погоди, я ведь тоже не вчера родился! – сказал Толмачев. – Насколько я знаю, «испанка» вовсе не является «пандемической новинкой»…
– Ты прав, – тут же прервал его Рыжов. – Здесь ты абсолютно прав. Исследованием вируса занимались ученые Института патологии Армии США в Вашингтоне, и они доказали, что вирус «испанки» не являлся новшеством. Его «предковый» вариант «проник» в человеческую популяцию в самом начале двадцатого века и циркулировал в ограниченных популяциях людей почти восемнадцать лет. Поэтому его гемагглютинин, распознающий клеточный рецептор, который обеспечивает слияние мембраны вириона с мембраной клетки, подвергся «давлению» со стороны иммунной системы человека еще до того, как вирус вызвал пандемию. Например, последовательность НА1 вируса «испанки» отличалась от ближайшего «предкового» птичьего вируса на двадцать шесть аминокислот, в то время как Н2 уже в пятьдесят седьмом году и НЗ в шестидесятые различались на шестнадцать и десять соответственно! Вирус как бы ускользает от действия иммунной системы.
– И что из этого следует? – пожал плечами Толмачев. – Твоя речь, столь многословная и изобилующая ненужными фактами, лишь подтверждает то, что волноваться не стоит! Неужели нынешний штамм более опасен, чем все предыдущие? Разве мы не научились бороться с гриппом за столько лет? Как насчет антисептических препаратов, стерилизации, антибиотиков…
– Ты меня не слушаешь! – воскликнул Рыжов. – У нас просто НЕТ времени на полномасштабные исследования нового штамма, но уже сейчас ясно, что он отличается от всех предыдущих, включая «испанку» начала прошлого века. Вакцины против тех штаммов, возможно, могут помочь какому-то количеству пациентов, ослабив вирус и облегчив течение болезни, но беда в том, что этот штамм все равно имеет ряд отличий, которые не замедлят себя проявить. Это уже происходит, если ты не заметил, и нельзя продолжать игнорировать то, что…
– Но почему ты вешаешь все на меня? – прервал его Толмачев, поднимаясь, потому что у него затекли ноги и шея. – Разве это местный вопрос? Почему только один город? Почему не Москва, не Калуга, не Тамбов, в конце концов, а именно Питер?
– Вот! – закричал Рыжов, воздевая палец к потолку, словно именно там, наверху, находилось решение проблемы. – Сам того не подозревая, ты совершенно правильно поставил вопрос, Денис! Почему Питер? Это может означать лишь одно: очаг эпидемии находится как раз здесь, в нашем городе! Если мы найдем тех, с кого все началось, возможно, нам удастся купировать развитие пандемии. А пока мы этого не сделали, следует объявить во всех СМИ, что при малейших признаках заболевания необходимо немедленно обращаться в районную поликлинику или больницу. Ты прав, это не чума, и вирулентность в наши дни может не быть такой же, как сто лет назад, поэтому главная идея состоит в том, чтобы пациент не оказался один на один с болезнью. Если он вовремя попадет в стационар, то пневмонии можно не допустить или, в конце концов, начать лечение до того, как она уничтожит легкие!
– То есть, – медленно и вкрадчиво произнес Толмачев, – ты предлагаешь мне посеять панику, поставить всех раком и заставить бояться выходить на улицу? Ты хоть представляешь, что начнется в этом случае? А что с нами сделают… Нет, как хочешь, а панику необходимо предотвратить. В конце концов, ты и сам сказал, что мы имеем дело с обычным гриппом. В любой больнице есть медикаменты против воспаления легких, как бы быстро оно ни развивалось…
– Вот о чем я тебе и толкую все это время! – перебил Рыжов. – Нужно, чтобы люди знали…
– А я говорю, что не нужно! – взмахнул рукой Толмачев. – Сейчас идет вторая волна гриппа – об этом и так всем известно. Те, кто легкомысленно и безалаберно относится к собственному здоровью, все равно никого не послушают, а остальные получат квалифицированную помощь по месту обращения. Мы доукомплектуем больницы всем необходимым в ближайшее время – в комитете заверили, что они уже принимают меры. Так что спасибо тебе и твоим ребятам за проявленное усердие…
– Погоди, я еще не закончил!
– Нет, закончил!
– Денис, есть еще кое-что, о чем я не успел рассказать. Это касается штамма, хоть мы пока и не вполне уверены…
– Вот! А раз вы не уверены, так нечего устраивать бурю в стакане воды. Если появятся новые, подтвержденные факты, то – милости просим, а пока что позволь мне заниматься своей непосредственной работой, ладно?
Выпроводив рассерженного Рыжова за дверь, Толмачев уселся в свое удобное кресло и задумчиво подпер рукой подбородок. И какого черта вице-губернатор заставила его работать в связке с вирусологами? Она же сама намекала, что развитие событий, предсказываемое этим кликушей Лаврентием, крайне нежелательно? Это означает, что требуется не допустить распространения истерии по поводу грядущей «эпидемии» по городу. Да, люди умерли и еще умрут – разве это впервые? Каждый раз кто-то оказывается недостаточно сильным… Интересно, а что поделывает Лицкявичус? Трудно представить, что он может стоять в стороне, когда такое происходит. Не побежит ли Лаврентий к нему плакаться?
Сняв трубку со своего телефона (настоящего произведения искусства, между прочим: корпус из натурального камня, хромовый циферблат и цифры из яшмы), Толмачев набрал номер.
Сидя в тишине университетского коридора, Никита читал газету, время от времени поглядывая в сторону лекционной аудитории. Он чувствовал себя немного странно, снова оказавшись в высшем учебном заведении – как будто и не было тех лет, что прошли со времени окончания Военмеда! Здесь, конечно, и планировка другая, и корпусов больше (он едва не заблудился, пока нашел нужный факультет), но общая атмосфера студенчества как символа беззаботной жизни везде одинакова. Андрей Эдуардович решил, что стоит поболтать с ребятами из группы покойного Старостина, и как самого молодого командировал в университет именно его.
Раздавшиеся за дверью громкие голоса возвестили об окончании лекции: раньше Никита слышал лишь приглушенный бубнеж преподавателя. Студенты высыпали в коридор, и Никита поднялся, опершись на свою трость. В сущности, необходимость в ней давно отпала: с момента ранения прошло много времени, и нога редко беспокоила его, разве что немного болезненно реагировала на погодные изменения. Тем не менее Никита пришел к выводу, что легкий физический недостаток вызывает у большинства людей доверие и желание помочь.
– Эй, ребята, кто тут из группы профессора Старостина? – зычно крикнул он, и несколько студентов резко повернули головы в его сторону.
– А кто интересуется? – бойко спросила пигалица с жалким хвостиком на голове, кажущейся чересчур большой по сравнению с тщедушным тельцем. Никита дал бы ей от силы лет двенадцать, но, раз она учится в университете, должна быть старше.
Через несколько минут Никита и его новые знакомые в количестве шести человек сидели в студенческом буфете. Следующая пара уже началась, но ребята выразили согласие поговорить, поэтому Никита купил всем чаю с пирожками. Глядя, с каким аппетитом они уплетают еду, он с тоской подумал, что вышел из того возраста, когда вкусная еда может сильно улучшить настроение.