Вакцина смерти
Шрифт:
– Я дома! – выпалила Люська прямо в ухо, и я подпрыгнула: видимо, задумалась так крепко, что даже не слышала, как хлопнула дверца авто. – Шилов твой здесь, и с ним эта баба белобрысая. Не волнуйся, они меня не видели, я сразу спряталась. Это плохая новость.
– А что, есть и хорошая? – без особой надежды спросила я.
– Есть. Как думаешь, что это за здание?
– Дворец бракосочетаний? – попыталась съязвить я, несмотря на то что абсолютно не испытывала желания шутить.
– Нет, балда! Помнишь, ты говорила, что Шилову предложили возглавить клинику? Так вот, похоже, именно эту клинику! Она уже почти закончена, и рабочие занимаются отделкой.
– Он сказал, что еще не принял решение…
– Да что тут думать, подруга? Сколько раз в жизни мужику такой шанс выпадает, как считаешь?
Я и сама себе об этом твердила не раз, но теперь почему-то Люськины аргументы звучали неубедительно.
– Ты ее видела? – задала я наиболее интересующий меня вопрос.
– Видела-видела – ничего особенного!
– Неправда, она красивая…
– Господи, Агния, да разве в этом дело?! – всплеснула руками Люська. – Мало ли красивых девок вокруг, так что, кидаться на них на всех? Нет, Шилов твой не такой фрукт, он… не «кочевой» вариант, вот что я тебе скажу!
– Что они делали?
– В смысле?
– Ну, когда ты их видела, чем они занимались?
– Не бойся, не любовью! – фыркнула Люська. – Всего лишь здание осматривали.
– Да неужели?
Когда Шилов впервые упомянул о том, что «один приятель» предложил ему возглавить филиал известной клиники в Питере, он не счел нужным уточнить, кто это. Может, я зря паникую? Тогда почему он врет по телефону и рассказывает сказки о том, как много у него сегодня работы на отделении?
– Все-таки мужики – сволочи! – констатировала Люська, когда я поведала ей о своей беседе с мужем по телефону. – Но я думала, что твой Шилов не такой… И что мы будем делать?
– Мы?
– Ну да – думаешь, я брошу тебя расхлебывать всю эту кашу в одиночку?
Вот за что я люблю Люську – за сильно развитое чувство взаимовыручки и ответственности за тех, кого она любит. Я абсолютно спокойна за ее дочерей: стоит кому-нибудь косо посмотреть в их сторону, как моя Люська, словно тигрица, кидается на злодея, готовая выцарапать ему глаза. Люську боятся все учителя и воспитатели в детском саду, куда ходят ее девчонки; с ней не связываются злые дворники и продавцы ближайших к дому магазинов, а соседи ведут себя в высшей степени дипломатично, имея дело с ее детьми. Они же, воспитанные и веселые, даже не подозревают, чего их матери-одиночке стоило завоевать авторитет, который позволяет им нормально существовать в этом грубом, злом мире и свято верить в то, что он добр и прекрасен.
– Пока я ничего не намерена предпринимать, – ответила я на вопрос подруги. – Нет смысла пороть горячку: рано или поздно Шилов себя выдаст.
– А если нет? Если он – умелый конспиратор и ты так и не сумеешь вынудить его все рассказать?
– Устраивать скандалы я не люблю, ты меня знаешь.
– Тогда, может… Может, вообще не стоит гнать волну? Забудь обо всем и живи себе дальше! Эта тетка наверняка ненадолго – даже если между ними что-то есть, ты у Олега навсегда…
– Ой, Люсь, навсегда – это слишком долго!
Подруга уставилась на меня своими огромными глазами, которые из-за худобы скуластого лица казались еще крупнее.
– Не пойму я тебя что-то! – пробормотала она. – Ты, кажется, и не расстроилась вовсе?
Честно признаться, я и сама не знала, что чувствую, – возможно, просто не до конца еще осознала, что происходит?
С тех пор как Артем поговорил с Рыжовым о Кармине, он еще больше укрепился в мнении о том, что этот мужик был вовсе не так прост, как представляла Агния. Конечно, с нею он вел себя в высшей степени мило, ведь им нечего было делить, но еще неизвестно, чем обернулось бы дело, вздумай Агния в действительности работать вместе с Карминым – может, ее постигла бы незавидная участь Антона Громова?
– И что же такого рассказал тебе Лаврентий? – поинтересовался Андрей, подавая ему бокал, на дне которого плескалась золотисто-коричневая прозрачная жидкость. – Давай-давай, рассказывай, должен же весь тот коньяк, который ты у меня выдуваешь, как-то окупаться!
– Ты ведь понимаешь, что не участвуешь в расследовании, да? – проворчал майор, с наслаждением смакуя коньяк. – Так вот, – снова заговорил он через минуту, – Рыжов неплохо знал Кармина, и нельзя сказать, что гордился этим знакомством.
– Да ну? Чего так?
– Кармин и в самом деле когда-то являлся «светилом» в вирусологии и иммунологии, да только те времена давным-давно миновали. В последние годы он жил тем, что нещадно эксплуатировал собственных учеников.
– Значит, Антон Громов – не единственный человек, который мог желать смерти Кармину?
– Далеко не единственный! Наш профессор, в сущности, ничего противозаконного не совершал, но его методы были, прямо скажем, не совсем чистоплотными.
– То есть?
– Лично я выяснил много интересного. К примеру, ты знаешь, как работают научные лаборатории под руководством известного человека?
– Ты о том, что труд многих сотрудников присваивается руководителем и выдается за его собственный? Это нормальная практика, и я удивлен, что для тебя это стало открытием!
– Разве научный руководитель не обязан указывать в печатных изданиях всех, кто внес существенный вклад в работу лаборатории? – спросил Артем.
– Теоретически – да, – кивнул Андрей. – Однако на практике все несколько иначе. Если тебе повезло и у твоего начальника есть совесть, он укажет твое имя под номером сто пятьдесят девять – в самом конце списка «отличившихся». Первые строчки займут те, кто уже сделал себе имя, потом – те, у кого хорошие отношения с руководителем, следом – те, кто не боится грязной работы, хотя и мало что смыслит в науке, и так далее.
– Да-с-с, – вздохнул майор, – все так же, как и везде!
– А ты думал! Дальше-то что?
– Ну, Кармин относился как раз к тому типу, который предпочитает выдвигать посредственностей, которые не сумеют его затмить, а потому именно он всегда будет оставаться «звездой», не боясь в одночасье слететь с пьедестала, подвинутый кем-то более талантливым. И Антон Громов не стал единственным, с кем Кармин умудрился испортить отношения. У меня на руках целый список тех, кого профессор поспешил выкинуть из лаборатории, как только понял, что у них имеются собственные амбиции, идущие дальше того, чтобы «освещать путь» Великому Кармину и уходить в тень, когда приходит время «раздачи слонов».