Валентин Катаев
Шрифт:
Лицо друга покрылось пятнами. Он был очень самолюбив. Но он сдержался и ответил, прищурившись:
— В принципе пишу без грамматических ошибок.
— Тогда мы берем вас правщиком, — сказал Август.
Обычно правщики ограничивались исправлением грамматических ошибок и сокращениями, придавая письму незатейливую форму небольшой газетной статейки.
Друг же поступил иначе. Вылущив из письма самую суть, он создал совершенно новую газетную форму — нечто вроде прозаической эпиграммы размером не более десяти-пятнадцати строчек в две колонки. Но зато каких строчек! Они были просты, доходчивы, афористичны и в то же время изысканно изящны, а главное, насыщены таким юмором, что буквально через несколько дней четвертая полоса, которую до сих пор никто не читал, вдруг сделалась самой любимой и заметной…
Это была маленькая газетная революция.
Старые газетчики долго вспоминали невозвратимо далекие золотые дни знаменитой четвертой полосы «Гудка»…
А вот описание того, как выплачивался гонорар, чему предшествовало составление автором счета за проделанную работу.
«Каждый такой счет должна была подписать заведующая финансовым отделом, старая большевичка из ленинской гвардии еще времен «Искры».
Эта толстая пожилая дама в вязаной кофте с оторванной нижней пуговицей, с добрым, но измученным финансовыми заботами лицом и юмористической, почти гоголевской фамилией — не буду ее здесь упоминать — брала счет, пристально его рассматривала и чесала поседевшую голову кончиком ручки, причем глаза ее делались грустными, как у жертвенного животного, назначенного на заклание.
— Неужели все это вы умудрились настрочить за одну неделю? — спрашивала она, и в этой фразе как бы слышался осторожный вопрос: не приписали ли вы в своем счете что-нибудь лишнее?
Затем она тяжело вздыхала, отчего ее обширная грудь еще больше надувалась, и, обтерев перо о юбку, макала его в чернильницу и писала на счете сбоку слово «выдать».
Автор брал счет и собирался поскорее покинуть кабинет, но она останавливала его и добрым голосом огорченной матери спрашивала:
— Послушайте, ну на что вам столько денег? Куда вы их деваете?
Эти, в сущности, скромные выплаты казались ей громадными суммами.
Куда вы их деваете?
…Она бы ужаснулась. Ведь мы были одиноки, холосты, вокруг нас бушевал нэп. Наконец, «экуте ле богемьен» — это ведь было не даром!»
(«Экуте ле богемьен» — с французского — «Слушать цыган».)
От себя же могу добавить: мой отец, бывший некогда сотрудником газеты «Гудок», всю оставшуюся жизнь вспоминал это легендарное время с любовью и благодарностью.
Митрофан Горчица, Оливер Твист, Старик Саббакин — так молодой Катаев подписывал свои газетные и журнальные поделки. Последний псевдоним — «Старик Саббакин» — надолго «прилип» к отцу. Так его называли друзья и товарищи, пока один за другим не ушли из жизни: Ильф, Петров, Бабель, Булгаков, Зощенко, Олеша… Отец остался один и продолжал жить в образовавшейся вокруг него пустоте.
Конечно же, всю оставшуюся жизнь он скучал без них, друзей своей молодости, людей, близких по духу, размышлял об их судьбах и, по существу, поставил всем им памятники в своей так называемой «новой» прозе. Не удивительно, что в «Антологию» вошли «Святой колодец» и «Кубик», произведения, которые, казалось бы, и не имеют прямого отношения к юмористическому и сатирическому жанру. Но в них есть страницы, искрящиеся юмором, и возникают гротесковые фигуры, характеризующие быт и нравы такой все еще близкой эпохи…
Разумеется, настоящий том включает в себя юмористические рассказы, в свое время собранные Катаевым в сборник «Горох в стенку». Здесь не только произведения этого жанра двадцатых, тридцатых, сороковых, но и несколько сатирических миниатюр, написанных отцом в семидесятые годы для журнала «Крокодил». Один из этих коротеньких рассказов — «Обезьяна» — не что иное, как беглый набросок портрета Юрия Олеши.
В двадцатых годах написаны приключенческий роман «Остров Эрендорф», сатирическая повесть «Растратчики», прославившая автора в России и за границей, а также водевиль «Квадратура круга» (1928 год), с триумфом поставленный на сцене Московского художественного театра. Эта «гениальная шутка» вот уже более восьмидесяти лет не сходит с подмостков российских и зарубежных театров.
Говоря о Катаеве-юмористе следует упомянуть и другие его комедии: «Дорога цветов», «Домик», «День отдыха».
Остались любопытные свидетельства Чуковского, нашего соседа по переделкинской даче, связанные с еще одной комедией Катаева — «Понедельник».
20 сентября 1953 года Корней Иванович оставляет в дневнике пространную запись:
«…Катаев рассказал мне содержание своей будущей пьесы, которая называется «Членский билет», — о жулике, который 25 лет считался писателем, т. к. состряпал какую-то давно забытую ерундистику в молодости. С тех пор он ничего не писал, но все по инерции считают его литератором. Он известен. Его интервьюируют, он читает лекции в Литинституте, передает им своей «творческий опыт». Готовится его юбилей. Главное участие в подготовке юбилея принимает он сам. Все идет гладко. В каком-то писательском поселке он хочет получить участок для дачи. Ему охотно дадут, но просят предъявить членский билет. А билет утерян. Он пытается достать в Союзе писателей дубликат. Но там заведен порядок: потерявший билет обязан представить все свои труды; и если о них будет дан благоприятный отзыв — его примут в члены Союза. А у него никаких трудов нет, и представить ему нечего. Он совершенный банкрот. Юбилей срывается. Его враги торжествуют. И… вдруг он находит свой членский билет! Ура! Больше ничего и не требуется. Начинается юбилейное чествование. Депутации приходят с венками, пионеры с галстуками и т. д., и т. д. Товарищи, никогда не теряйте членских билетов…»
Проходит несколько месяцев, и 15 февраля 1954 года в дневнике Чуковского появляется следующая запись:
«Вчера Катаев прочитал мне второй акт своей пьесы. Окончательно решено, что она будет называться не «Членский билет», не «Юбилей», а «Понедельник». Я непрерывно смеялся, слушая. Очень похоже на правду и очень смешно. «Будь я помоложе, я бы из тебя Гоголя сделала», — говорит жена писателя зятю… Катаев боится, что пьесу не разрешат, и принимает меры: выводит благородную девушку, которая ненавидит по-советски всю эту пошлость, выводит благородного Сироткина, выводит благородную машинистку, которая должна сообщить зрителям, что Правление возмущено поведением Корнеплодова. Но ведь в конце концов Правление Союза писателей выдает даже деньги на этот юбилей — хотя бы и второго разряда».
Отмеченные Чуковским опасения отца о судьбе комедии оправдались. Работу над пьесой «Понедельник», которую в Ленинградском театре комедии ставил Николай Николаевич Акимов, удалось довести лишь до генеральной репетиции, после чего спектакль был закрыт.
В заключение приведу небольшой фрагмент из воспоминаний Александра Раскина.
«…у Катаева, — говорил мне Чуковский, — абсолютное чувство юмора. Это его самая сильная сторона. И при этом какая быстрота реакции. Вот послушайте. Как-то летним вечером Женя (внук Корнея Ивановича) повез меня покататься на своем мотороллере. Ну. вы понимаете, ездит он довольно быстро. По дороге идет с кем-то Валентин Петрович. Я успеваю ему крикнуть: «Прогулка перед сном…» — и тут же слышу ответ: «Перед вечным сном!» Вы понимаете, он успел бросить реплику.
И какую!»
Оценка, данная Корнеем Ивановичем Чуковским чувству юмора Катаева, годится, пожалуй, не только для названия предисловия к настоящему тому «Антологии сатиры и юмора», но и определяет характер всего творчества Валентина Катаева в целом.
ГОРОХ В СТЕНКУ
Юмористические рассказы,
фельетоны