Валентина. Мой брат Наполеон
Шрифт:
— Что нам делать с Люсьеном? — спросил Наполеон.
— Все зависит от поведения кошечки.
— Кошечки?
— Любовницы Люсьена, вдовы банкира. Как я слышала, она беременна.
— Обыкновенное дело с любовницами. Но я имел в виду непримиримую оппозицию Люсьена.
— А меня, Наполеон, в настоящее время больше тревожит состояние его любовницы. Если она действительно беременна, то Люсьен может перейти от простых угроз к действию — может жениться на ней.
Вместо того чтобы взорваться, Наполеон тихо рассмеялся.
— Он не может жениться. Она не вдова, как мы думали вначале. Ее очень больной муж уединился в деревенской глуши, и они распустили слух, будто он умер. Фуше сообщил мне на днях, что банкир жив.
— Но Люсьен всерьез грозит жениться.
— Быть может… когда банкир умрет. Пока этого не случилось, нам нечего беспокоиться. Возможно, Люсьен думает о разводе, но я в состоянии этому помешать. Но хватит о Люсьене. В первую очередь мне предстоит заняться Мюратом. Твой муж вносит немалую путаницу в наши дела в Италии.
— Вызови непослушного ребенка и задай ему хорошую трепку.
— И вызову, и задам. Но ты тоже должна постараться как-то образумить его.
— А если мне это удастся?
— Ты будешь заслуженно награждена.
Наполеон был явно доволен мною, и я постаралась этим воспользоваться.
— Повышение для Мюрата?
— Для тебя в его лице, — ответил Наполеон коротко. — Ну… а теперь домой, в Телюсон.
Пока Мюрат служил в Италии, я купила великолепный особняк Телюсон и небольшую деревенскую усадьбу в Ля Мотт-Сент-Эррей. Уже потом, когда Мюрат следовал в Париж, чтобы предстать пред разгневанным Наполеоном, я приобрела роскошную виллу в Нейи. Все три дома я, разумеется, купила на деньги, которые постоянно — казалось, нескончаемым потоком — слал мне Мюрат из Италии. Предметом моей особой гордости был особняк Телюсон, который после его переоборудования осмотрел Наполеон.
— Ты залезла в долги? — поинтересовался он.
— Думаешь, я похожа на Жозефину?
— Ответь на мой вопрос.
— Нет, Наполеон, долгов у меня нет.
— Ты, должно быть, прекрасный администратор, просто чудесный, раз сумела все это сотворить на армейское жалованье Мюрата… — проговорил Наполеон неопределенно.
Как будто мой брат не знал, откуда я получаю деньги!
Мюрат прибыл в Париж в срок, но Наполеон отказался принять его в Тюильри, демонстрируя тем самым свое недовольство. Видя такое положение, я решила организовать на вилле в Нейи праздник в честь Наполеона. Я пригласила всех тех, с кем он особенно ладил или не ссорился в последнее время. Среди них была и давняя знакомая нашей семьи, с которой мы дружили еще на Корсике. Я говорю о Лоре Пермон, вышедшей замуж за генерала Жюно, одного из наиболее верных сторонников Наполеона. Усадьба Жюно случайно оказалась поблизости от моей виллы, и он предложил устроить охоту, когда Наполеон будет находиться у меня. Однако обо всем, что тогда произошло, следует рассказать подробнее.
В первый день пребывания в Нейи Наполеон обходился с Мюратом довольно вежливо, но сдержанно, будто считал моего несчастного мужа совершенным незнакомцем, чьи достоинства еще надлежало проверить. Я просто терялась, не зная, что сказать или сделать, но тут произошел маленький инцидент, благоприятно повлиявший на дальнейшие события. Спускаясь с Наполеоном по лестнице, я оступилась и упала. Он подхватил меня, прижал к себе на какое-то время и, явно напуганный, воскликнул:
— Боже мой, Каролина, ты могла сломать себе шею!
Затем, быстро овладев собой и словно стыдясь своих чувств, прошептал:
— Береги себя, Каролина, ты мне очень дорога. Позже мне в голову пришла блестящая мысль.
Фактически она возникла во сне в ту же ночь, когда я заснула, очень удовлетворенная любовной игрой с Мюратом. Я услышала произнесенные кем-то невидимым обрывки фраз: «Новая норовистая лошадь Лоры… Коляска Лоры… Охота у Жюно…»
В конце концов я выработала план за завтраком в постели и посвятила в него Мюрата. Лора и я последуем за группой охотников в ее коляске, запряженной, разумеется, той норовистой лошадью. Немного отстав, мы подождем, пока мужчины соберутся на обширной поляне, и тогда, хлестнув изо всех сил лошадь, стремглав помчимся мимо, делая вид, что лошадь перестала повиноваться и понесла.
— Ты, Мюрат, будешь находиться около Наполеона и сразу же бросишься нас спасать.
— К чему, дорогая, это надуманное спасение?
— Да потому, что Наполеон мною очень дорожит.
— Ну и что…
— Какой ты несообразительный. Я хочу, чтобы Наполеон был тебе благодарен за спасение моей жизни.
— Однако специально подстроенное… Твой брат не такой уж дурак, как ты думаешь.
— Хорошо, — проговорила я, несколько поколебленная в своей уверенности, — там посмотрим.
Новую лошадь Лоры звали Коко. Ее запрягли, как положено, в коляску, Лора взяла в руки вожжи, и мы отправились вдогонку за группой охотников. Я хотела уже посвятить Лору в свой план, но она опередила меня, сказав, что Коко еще никогда не запрягали и она может причинить небольшие неприятности. Может! Коко с самого начала стала проявлять норов, а скоро и вовсе перестала слушаться. Я взяла вожжи в свои руки и предоставила ей полную свободу. Ничего другого мне не оставалось. Я была напугана и в то же время рада, что заранее попросила Мюрата «спасти» нас. А спасать нас пришлось по-настоящему. Мы вырвались на поляну на бешеной скорости.
Коляску угрожающе мотало из стороны в сторону, и мы мчались прямо к глубокому песчаному карьеру. Я и Лора, не переставая, неистово визжали. Мюрат мгновенно вскочил на коня и устремился за нами. Каким он мне показался великолепным и бесстрашным! Обогнав нас, он развернул коня, преградил дорогу покрытой клочьями пены Коко, схватил ее за узду и, рискуя жизнью, остановил храпящую лошадь у самого обрыва. Совершенно потрясенные, мы вышли из коляски. Через мгновение рядом с нами оказался Наполеон, очень бледный и какое-то время не в состоянии вымолвить ни слова. Затем, к моей великой радости, он обнял Мюрата, повторяя:
— Мюрат! Мой дорогой Мюрат! Я буду вечно вам благодарен!
После этого, как вы можете легко догадаться, я, не теряя времени, постаралась сделать так, чтобы Наполеон и мой муж наконец обсудили итальянскую ситуацию. И опять речь шла о деньгах. Наполеон возмущался тем, что Мюрат слишком большую долю военной добычи оставляет себе. Здесь я вежливо напомнила, что Наполеон не возражал против приобретения мною трех домов, но сочла благоразумным добавить, что это из любви ко мне Мюрат, пожалуй, проявил чрезмерную щедрость.