Валентина
Шрифт:
Последние надежды на мир, которые теплились у Наполеона, были развеяны, когда русский генерал Кутузов неожиданно налетел на полки Мюрата во Внукове и крепко их потрепал. Был отдан приказ покинуть дымящиеся руины Москвы и двинуться по направлению к Смоленску, где предполагалось разместить армию на зиму. Никто из окружения императора не осмеливался говорить об этом маневре как об отступлении, хотя все прекрасно знали, что это есть не что иное, как бегство. Его бессильный гнев выразился в том, что он приказал Мортьеру при отступлении взорвать исторические здания Кремля.
Медленное движение назад началось девятнадцатого октября, позади войск и артиллерии тряслись в своих повозках раненые. Де Шавель настоял на том, чтобы его посадили, его первые
Один из раненых – майор Бюфо, сражавшийся в Бородинской битве под командованием Нея и потерявший глаз от страшной сабельной раны на голове, повернулся к однорукому полковнику, сидевшему рядом с ним, и произнес:
– Отправились назад? Да, это первое отступление за двадцать лет, что я служил у императора. А вы не знаете, куда мы направляемся, полковник?
– Только слухи и ничего конкретного, – сказал Де Шавель. – Возможно, в планы императора входит где-то перезимовать, а затем весной начать новое наступление.
– Чем? – спросил майор. – Мертвецами? Поверьте мне, полковник, никто из нас эту зиму не переживет. Я на днях разговаривал с одним прусским лейтенантом – это было еще до того, как мы начали путь, – так он сказал, что здесь самые страшные в мире зимы. Поэтому они и сожгли Москву – чтобы заставить нас повернуть назад. У меня в Нанси остались жена и дети, но я не думаю, что мне доведется их опять увидеть. Может быть, это и к лучшему, моей жене не понравилось бы мое лицо теперь. А вы женаты, полковник?
– Нет, – ответил Де Шавель. – Моя жена умерла. А детей у меня нет.
– Так лучше, – сказал майор. – Тогда можно сражаться и ни о чем не думать.
В бреду и беспамятстве Де Шавель не думал ни об одной женщине, ни одно лицо не вспоминалось ему, но сейчас он отчетливо видел перед собой Валентину такой, какой она была в тот последний вечер в Чартаце, когда сказала, что любит его. У него не было ни жены, ни сыновей, ни дочерей, никого, кроме друзей, таких же солдат, как и он сам, и все они были, возможно, обречены, как только что сказал майор. Он не вспоминал об этой девушке и не мог понять, почему вдруг ее образ тронул его. Он вспомнил слова ее сестры, произнесенные ею перед его отъездом: «Для некоторых женщин существует один-единственный мужчина. Если к ним относится и Валентина, то она никогда больше не будет счастлива». Нет, конечно же, это не так. Де Шавель счел такую мысль совершенно нелепой и тут же забыл о ней. Графиня уже наверняка забыла о нем – три с половиной месяца для женщины это целая жизнь, если она не видит мужчину. Лилиан начала изменять ему через две недели после его отъезда в Египет. Странно, что теперь он мог совершенно спокойно думать об этом, память о жене стиралась в его душе, он даже с трудом мог вспомнить ее лицо. Вместо этого перед его глазами вставало другое, невыразимо прекрасное, с глазами, светящимися любовью, которую он отринул, как романтические бредни. Неожиданно его разозлила мысль, что он совершенно один в этом мире и некому будет оплакивать его, если он умрет.
– У меня есть любовница, – продолжал майор. – Славная девочка, она была в Данциге, когда мы там стояли. Ей тоже не понравится мое лицо. Вам нужна женщина, полковник, иногда любовница гораздо преданнее жены. – Майор коснулся повязки, закрывающей его голову и часть лица. Когда раны заживут и кожа стянется; он станет уродом.
– У меня есть кое-кто, – сказал Де Шавель. – В Польше. Но кому нужен однорукий калека? Самое лучшее, что мы можем сделать, друг мой, это перестать себя жалеть и думать о том, как бы снова вернуться в строй. У меня есть два глаза, а у вас – правая рука. Вместе мы можем считаться одним целым человеком! – Он горько засмеялся, но тут же замолк, поскольку еще сильно
Глава 6
– Вас хочет видеть мадам, майор.
Поль Антуан Де Ламбаль поднял голову от бумаг, которые изучал, и нахмурился оттого, что младший офицер оторвал его от дел. Он был оставлен за старшего Французской Разведки в Варшаве, официально занимая пост военного советника при парламенте Великого Герцогства, и каждое донесение, которое он получал от своих агентов, было хуже предыдущего.
Боевой дух в Великом Герцогстве быстро падал, потому что газеты печатали новости о поражениях французов и о сожжении Москвы. Целью работы разведки и французских дипломатов было сохранение польской поддержки в тылу Императорской Армии и обеспечение сохранности путей снабжения провиантом. Он начинал думать, что это – невыполнимое задание.
– Кто она? И чего хочет?
– Она не говорит, майор. Она лишь сказала, что это очень срочно.
– Ба, – заметил Де Ламбаль, – всегда все очень срочно. Узнайте ее имя и скажите ей, что я ее не приму, если она не сообщит его.
Он был интересным мужчиной; его волосы за пятнадцать лет службы почти совсем поседели, у него были пронзительные темные глаза, и он носил одну из самых старых и знатных фамилий Франции. Он был кузеном княгини Де Ламбаль, красивой подруги Марии Антуанетты, которую парижская толпа растерзала на куски во время Революции. Его родители бежали вместе с ним в Англию, где он и воспитывался в сравнительной бедности. Он ненавидел свое изгнание и презирал своего аристократического отца за это бегство; но больше всего он ненавидел Англию и невыносимое высокомерие английской аристократии, которая выказывала презрение и недоверие к французским emigres, поскольку волнения Террора были забыты.
В девятнадцать он сделал свой выбор. Его родители и друзья могут оставаться в изгнании вместе с Бурбоном и своими старыми предрассудками; он не симпатизировал роялистам, ничего не значащим титулам и бессмысленным правилам этикета, окружающим преемника убитого Людовика XVI. Новая восхитительная эпоха начиналась во Франции под эгидой самого выдающегося молодого солдата в Европе. Францией уже не правили якобинцы, требующие голубой крови. Революция закончилась, и национальный дух требовал завоеваний, что привлекало Поля Де Ламбаля. Он вернулся, поступил на военную службу и уже через два года проявил себя и получил офицерское звание. Борьба была его жизнью. За выдающуюся храбрость во время испанской кампании молодой офицер и был награжден орденом Почетного легиона; но когда должна была начаться война с Россией, его сразила жестокая лихорадка. В результате он оказался в Варшаве, но это положение считал самым скучным и неблагодарным в Императорской Армии.
Младший офицер вошел в кабинет через несколько минут, в течение которых майор успел забыть о нем.
– Мадам зовут княжна Суворова. Она за дверью, месье, она отказалась ждать внизу.
– Суворова? Мне знакомо это имя.
– Вам оно должно быть знакомо, – отрывисто произнес женский голос. – Оно принадлежало одному из самых выдающихся генералов в мире.
Дама вошла в комнату и отбросила вуаль, которая закрывала ее лицо. Де Ламбаль приподнял брови и внимательно посмотрел на нее без тени удивления.
– Русский генерал. Кто вы, мадам, – эмиссар мира от царя?
– Нет, – резко ответила Александра; она с трудом сдерживалась. Ее нервы были на пределе от волнения и бессонницы; по приезде в Варшаву она скрывалась в гостинице в торговом квартале города, а выезжала лишь в наемном экипаже под густой вуалью, как будто была вдовой.
– Прошу прощения за вторжение, майор, но у меня к вам чрезвычайно срочное дело. Я должна поговорить с вами наедине.
Он встал и поклонился ей; она коротко кивнула с выражением нетерпения, которое не могла скрыть.