Валерия
Шрифт:
И вслед затем была им рассказана вся история с господином Г . В жизнь мою не видала я, чтобы кто-нибудь рассердился так сильно, как Август в эту минуту. Он побледнел, как смерть, глаза его засверкали, члены задрожали, как в лихорадке.
— Он за это поплатится! — проговорил он сквозь зубы.
И он крепко пожал руку графу.
— Этого я никогда не забуду, — сказал он глухим голосом. — С этой минуты, граф, мы друзья навеки. Я никогда не могу отблагодарить вас за эту услугу.
— Пустяки, mon cher, — отвечал граф. —
Но Август продолжал рассыпаться в благодарностях до тех пор, пока граф не сказал:
— Хорошо, пусть будет так, довольно; когда-нибудь и я в свою очередь потребую от вас услуги, позначительнее этой.
— Будьте уверены, что я исполню ваше требование, — отвечал Август. — В чем оно состоит? Говорите.
— Не спешите, — возразил граф. — Это не безделица.
— Полно, Август, — сказала я, — ты разгорячился так, что себя не помнишь. Прикажите ехать домой, Каролина. Судья ждет нас к обеду; а к этому он, как вы знаете, очень неравнодушен.
— Да, да, Валерия; вы всегда заботитесь о других. Поедемте.
В эту минуту подъехал к нам грум Джервиса и сказал:
— Позвольте вас спросить, кто из вас граф де Шаванн?
— Я.
— От полковника Джервиса, — продолжал грум, подавая ему карточку. — Полковник приказал вам кланяться и просить вас, чтобы вы тотчас дали ему знать, если получите какое-нибудь известие от того господина, которого вы отхлестали; он просит вас не считать его за благородного человека; полковник может доказать это и заставить его молчать.
— Благодарю, — отвечал граф. — Кланяйся от меня полковнику и скажи, что я ему очень обязан за внимание. Завтра поутру я явлюсь к нему сам.
Грум уехал.
— Видите, мосье де Шатонеф, — сказал граф, — вы не должны считать этого негодяя чем-нибудь порядочным.
— Разумеется! — сказал Лионель, и вслед за ним все мы повторили: разумеется!
Скоро мы прибыли в Кью и только что поспели к обеду. Предметом разговоров были события этого дня, героем — граф.
На следующее утро я с Августом возвратилась в город. Шаванн уехал из Кью после обеда.
Согласно моему обещанию, я тотчас же отправилась к Адели и застала ее одну, в очень веселом расположении духа. Она говорила, что она счастливейшая из женщин, и желала только увидеть меня замужем.
— Лучше предоставьте это судьбе, — отвечала я. — Суженого конем не объедешь. Спешить или оттягивать, выйдет одно и то же. Каролина тоже говорит, что она счастлива; я вам верю, потому что муж ваш мне очень нравится.
— Очень рада это слышать. Вы тоже его очаровали. Но кто же граф де Шаванн, о котором он прожужжал мне уши? Он говорит, что это единственный француз, который достоин быть англичанином, — а выше этой похвалы он не может себе ничего вообразить. Кто же этот граф, Валерия?
Я отвечала ей, что знала.
— Ну, и что же? — спросила Адель.
— Ну, и —
— Не секретничайте с друзьями, — сказала она, глядя на меня серьезно. — Я от вас не скрывалась, и вы помогли мне советом. Будьте же и вы со мною откровенны.
— Я люблю вас, Адель, и у меня нет от вас секретов. Мне нечего от вас скрывать.
— Нечего? А граф?
— Что ж граф?
— Вы не думаете сделаться графиней?
— Нет.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Этого я не понимаю. Из слов мужа я заключила, что это уже решенное дело.
— Полковник ошибается. Тут ровно ничего нет, ни решенного, ни нерешенного
— И вы его не любите? Он вам не нравится?
— Нравится как приятный собеседник часа на два и как благородный человек.
— Так отчего же не полюбите вы его и больше?
— Я буду с вами откровенна, Адель. Я вовсе не думаю о том, могу ли я его любить или нет. Он никогда и ничего не говорил мне о любви, а не мне же заводить об этом разговор.
— Понимаю, понимаю. Но, будьте уверены, он заговорит. Что вы ему тогда ответите?
— Тогда подумаю.
— Это значит, вы скажете да. Только обещайте мне обратиться ко мне, если вам понадобится моя помощь. Я сделаю для вас все, что могу, по первому слову; муж мой также; вам обязаны мы нашим счастьем.
— Извольте, обещаю.
— Так довольно же; ни слова больше об этом. Пойдемте ко мне в комнату, я отдам вам письмо и подарки мадам д'Альбре. Знаете ли, Валерия, она обласкала нас как нельзя больше. Она, кажется, раскаивается в своем поступке против вас.
— А знаете ли вы, что человек, которого граф прибил хлыстом, ее бывший муж, господин Г**?
— В самом деле? Он не простит вам до гроба. Джервис думал, что он никому из вас не известен по имени. Но стоит ли думать об этом негодяе? Вот вам письмо мадам д'Альбре.
Письмо было ласково, как нельзя более. Она благодарила меня за знакомство с Джервисами, и надеялась встретиться со мною когда-нибудь, когда все прошедшее будет забыто, и я займу почетное место в обществе моей родины. В заключение она прибавляла, что по странному стечению обстоятельств узнала, что мать моя серьезно больна и, вероятно, проживет недолго.
Я продолжала читать.
«Обстоятельства не оправдывали ваш поступок, — писала, наконец, мадам д'Альбре, сделавшая мне так много зла своими советами в моей неопытной юности, — и едва ли хорошо сделали мы, что так долго скрывали истину и заставляли страдать ваших родителей. Матушка ваша никогда мне этого не простит. Но несмотря на ее гнев, я не могу хранить дольше тайну. Действительно, если только это можно сделать без опасности, известите о себе родителей и даже, советую вам, приезжайте к умирающей матери. Надеюсь, возвратившись во Францию, вы будете считать мой дом своим».