Валлия
Шрифт:
Молча, не задумываясь, выполнила сказанное. Тишина опять обступила нас, и лишь закипающий чайник сердито попыхивал над огнём. Когда разливала чай, Марта встрепенулась, повела головой, принюхиваясь и со словами: «Вот и Катюшенька пришла», – направилась из кухни. Уже на пороге, обернувшись, спросила:
– Тебе какой цвет нравится?
– Зелёный и синий, – ответила не задумываясь.
Кивнув, она вышла. Я поставила на стол ещё одну чашку, налила чай. В это время в комнате, рядом с кухней раздались голоса и меня позвали.
– Катюша, вот познакомься, помощница
Я кивнула:
– Приятно познакомиться.
Катюша, «девочка», как называла её Марта, была женщиной лет сорока. Тёмно-русые волосы, заплетённые в косу, приятное лицо.
Она попросила меня раздеться, чтобы снять мерки и я молча, с улыбкой, наверное, похожей больше на оскал, разделась до нижнего белья. Обмеряв меня вдоль и поперёк портновским метром, Катерина спросила, заглядывая в глаза:
– Умаялись небось сегодня? Вид у вас дюже уставший.
Я натянуто улыбнулась:
– Да, день выдался очень тяжёлый.
Одеваясь, уже не слышала беседующих женщин. Со мной происходило нечто странное: руки начали дрожать, на глазах грозились вот-вот выступить слёзы… Обида, тоска, непонятная боль – наваливались, словно бетонная плита. Не понимая происходящего, я задышала чаще, стараясь сдержать чувства, заозиралась по сторонам, готовая убежать, спрятаться.
Марта, заметив моё состояние, быстро выпроводила Катерину и, приобняв меня за плечи, утянула на диван. И у меня, словно прорвав плотину, хлынули слёзы… Сотрясаясь в рыданиях, я вспоминала всё рассказанное сегодня. В душе бились, сталкиваясь, мысли: «За что?»
Всю жизнь скрываться, прятаться, как улитка в раковину, от всех и даже от единственного родного человека. Вспомнились окружающие меня презрение, жалость в глазах, постоянные смешки не только за спиной, но и в лицо – всю жизнь они сопровождали меня.
Ярость, боль рвались из груди и я, откинув голову, закричала!.. Громко, надсадно рыдала и кричала, не чувствуя руки фактически чужой женщины. Марта удерживала меня, гладила, что-то шептала.
Выкрикнув всю боль, хотела отстраниться, но Марта привлекла меня обратно к себе. Уронив голову ей на плечо, я всё ещё шептала: «За что? Ненавижу! Ненавижу всех людей, они твари!» Вспомнив виновника всех моих бед – отца, яростно, икая и судорожно всхлипывая после уже отступившей истерики, шептала раз за разом: «Ненавижу!»
Сквозь пелену отчаяния, обиды и ярости слышался голос Марты:
– Хорошая, хорошая моя девочка. Покричи, покричи. Поплачь. Так нужно! Так будет легче, – и всё гладила меня по голове, удерживая и прижимая к себе.
Дыхание моё стало понемногу выравниваться. Подняв голову, убрала прилипшие к мокрому лицу волосы. Мелькнула мысль, что за всю жизнь, меня никто и никогда не утешал. Мама никогда так не прижимала к себе, не гладила по голове, приговаривая что-нибудь доброе. Я должна была сдерживать свои чувства и не жаловаться, училась решать все проблемы самостоятельно.
От этих мыслей слёзы опять потекли из глаз и меня опять притянули и приласкали. Постепенно поток слёз стал иссыхать и меня начала колотить нервная дрожь. Я отстранилась и обняла себя за плечи.
– Выпей, моя хорошая, сейчас тебе необходимо.
Марта сунула мне в руки стакан и я, не глядя, что там и не принюхиваясь, выпила одним махом. Марта мягко, но настойчиво уложила меня, убрав в сторону всё ещё распущенные волосы, присела рядом. Меня гладили по голове, рукам, что-то шептали… В какой-то момент глаза закрылись, и я провалилась в сон.
Марта посидела ещё некоторое время на краешке дивана, раскачиваясь с закрытыми глазами. Тяжело встала и, негромко что-то бормоча под нос, ушла.
В комнате стояла тишина, и лишь старинные часы негромко отмеряли ход времени. Постепенно опускались сумерки, тени удлинялись. На пороге показался мужчина. Недолго постоял, словно раздумывая о чём-то, но вот решился и подошёл к дивану.
Максим, а это был он, присел рядом и осторожно убрал с моего лица спутанные пряди волос. Рука задержалась и вот он, прихватив ещё одну прядь, пропустил её сквозь пальцы. Волосы чёрным, блестящим шёлком скользнули по мужской ладони и упали на подушку. Мужчина глубоко втянул воздух, словно пытался из запахов, витавших в комнате, вычленить один. Нахмурился, обвёл взглядом лицо, пробежался по спине и, протянув руку, поправил на мне покрывало.
Но я спала, ничего не зная о визитёре и не слыша его удаляющихся шагов.
Глава 6
Валлия
«Когда мне тяжело, я всегда напоминаю себе о том, что если я сдамся – лучше не станет»
Пробуждение было тяжёлым. Голова болела, горло першило, на душе паршиво и, честно говоря, мучила совесть перед Мартой. Было единственное желание – помыться! Отдраить мочалкой до красноты кожу, смыть липкий налёт всех, испытанных за день, эмоций. Комната погрузилась в вечерний сумрак, стояла тишина. С улицы доносился голос Марты, беседующей с кем-то. Кое-как заплела косу и вышла из дома.
На улице Марта разговаривала с какой-то женщиной, но заметив меня, быстро распрощавшись со знакомой, направилась ко мне:
– Лиюшка, – она подошла, разглядывая моё лицо, заглядывая в глаза, – Ну как ты?
– Спасибо, нормально. Правда искупаться очень хочется, – просипела я, голос всё-таки сорвала. – Марта я хотела извиниться за истерику, очень неудобно получилось, – в глаза посмотреть ей не решилась. Она же усмехнулась как-то по-доброму:
– Хорошая моя ты девочка, да это же наоборот замечательно.
– Замечательно, что я всю одежду вам извазюкала в слезах, да соплях?
– Ну, во-первых, – она обняла меня за плечи и повела медленно по улице: – одежду твою. Я ж говорила – по имени и на «ты», ну а во-вторых: тебе просто необходимо было выплеснуть всю эту гадость. Выплакаться. Поверь, долго бы ты не продержалась, так зачем кому-то знать о наших заботах и проблемах, так ведь? – я кивнула. Незаметно для себя внутренне успокаиваясь.
– Насчёт запаха твоего, я попробую что-нибудь придумать. А завтра, чтоб как штык в девять утра у меня была.