Валлийская колдунья
Шрифт:
«О Клив, — молчаливый крик шел из самой глубины души, — почему все не вышло по-другому?»
Словно услышав этот крик, он притянул ее к себе.
— Скажи, что останешься, — простонал он.
Его руки блуждали по ее спине, словно он хотел запомнить каждое ребро, каждый мускул, каждый изгиб. Он обхватил ее ягодицы и крепко прижался к ней, доказывая силу своего желания. Его язык глубоко проник ей в рот и, не получив отпора, страстно ласкал ее, словно пытался узнать все ее секреты.
Уинн приняла этот чувственный натиск, и ей захотелось большего. Но даже среди этой агонии желания она тем не менее понимала, что есть
Но Уинн хорошо понимала, что это никогда не произойдет. Он не может быть ей мужем. А она никогда не согласится быть для него просто любовницей.
Она прильнула к нему и погрузила пальцы в его теплые волосы, когда он отпрянул от нее. Они оба задохнулись. Она сама была огорошена натиском собственных чувств и, не думая, что делает, начала целовать его шею.
— Проклятие, женщина! — задыхаясь проговорил он, когда она начала игриво покусывать гладкую кожу. — Святой Боже, — простонал он, когда она коснулась губами колючего подбородка.
Одна его рука опустилась с ее плеча на спину, а вторая нашла ее правую грудь, и она вновь ощутила силу их прошлого соединения.
Ее руки скользнули к его бедрам и притянули к себе, так что их чресла снова тесно соприкоснулись. Сама не ожидая от себя такой смелости, Уинн просунула руку между их животами и дотронулась до твердой мужской плоти.
— Колдунья, — хрипло прошептал он.
Но для Уинн это слово было сладчайшей лаской, усладой ушей и бальзамом для души. Если она прямо не просила его бросить ради нее то, к чему он стремился всю жизнь, по крайней мере она заставила его позабыть об этом, когда они были вот так вместе.
Далеко за рекой небо разорвала полоска молнии, потом еще одна, гораздо ближе. Ночь ярко сверкнула белым светом и вновь погрузила их в темноту, ставшую горячей и прозрачной от желания, охватившего обоих.
Она услышала его стон — скорее, почувствовала — возле своих губ. Его руки обхватили ее голову, запутавшись в разметанных ветром волосах, и приподняли вверх ее лицо. Он набросился на нее, словно дикарь, и она, как распутница, предложила себя ради его удовольствия — и своего тоже.
— Я заставлю тебя остаться, — пробормотал он ей в ухо, увлекая ее на землю. — Ты останешься. Ты захочешь остаться.
Уинн страстно его поцеловала, чтобы заглушить слова, охлаждавшие их пыл. Но Клив не отказался от своего намерения и зажал ее лицо в своих ладонях, чтобы остановить безумные поцелуи.
— Скажи, что останешься, — потребовал он, целуя ее шею и ямку под горлом. — Скажи, что никогда не покинешь меня, Уинн. Скажи это.
Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая неистовым громом, заставила их обоих подпрыгнуть. И хотя Уинн надеялась, что он отвлечется от болезненной темы, этого не произошло.
Он полностью закрыл ее своим мускулистым, сильным телом. Она уходила от его слов, но тело реагировало по-своему на острое ощущение его желания.
— Не говори больше ничего, — прошептала она. — Просто поцелуй меня.
Уинн обхватила его шею руками и попыталась приблизить к себе его лицо, но он сопротивлялся.
— Останься со мной, моя прелестная Валлийская
— Я наполню тебя своей любовью, и ты позабудешь обо всем на свете, кроме того, что мы вместе.
Он уже и так добился этого, подумала она сквозь туман. Она никогда не сознавала, где находится или что дурно, а что правильно, когда он вот так любил ее. Но забываться… было слишком опасно. Слишком страшно.
Она посмотрела на него, и когда их глаза встретились, то многое сказали друг другу в эту долгую минуту. Уинн почувствовала, как ее решимость ослабевает, буквально покидает тело, и изводивший ее голос, твердивший об осторожности, наконец замолчал.
— О Клив, — прошептала она, и ее большие глаза заволокло слезами. — Я… я…
Последние слова потонули в оглушительном грохоте.
Молния ударила в дерево на другом берегу реки, и, ярко вспыхнув, оно свалилось в бурлящую воду. Это произошло так близко от них, что Уинн оцепенела от страха. Клив испуганно дернулся и закрыл Уинн собой, спрятав ее голову под подбородок. Когда они оба взглянули на небо, на них обрушился ледяной поток дождя, а с ним и злой ветер.
Сначала их предупреждала приближавшаяся молния и далекие раскаты грома. Они обо всем могли бы догадаться по бурлящей реке, взбешенной бурей, которая назревала выше в горах. Но понадобилась всесильная длань Господня, как позже подумала Уинн, бросающая в нее молнии и поливающая ее дождем, чтобы, в конце концов, вернуть ей разум и спасти от собственной слабости. А ведь она была почти согласна остаться с ним, почти согласна стать его любовницей, женщиной, к которой он бы приходил, исполнив долг супруга.
Пока Уинн бежала по мокрому двору, опередив Клива, который боролся с двумя боковыми дверьми, она искала утешение в своем невероятном спасении. Ведь это действительно было спасение. Спасение от жизни с незаконными удовольствиями и незаконными детьми. Спасение от многолетнего стремления к тому, чего никогда не может быть. Он не собирался жениться на ней, он ни разу не сказал ни одного слова о женитьбе. Но вместо утешения Уинн нашла только ужасающую пустоту.
Проносясь стремительно по холлу, Уинн споткнулась о пьяного слугу, затем чуть не наступила на другого, свернувшегося у подножия лестницы. Но она продолжала мчаться вперед, не замечая, что за ней тянется мокрый след. Она только знала, что должна найти своих детей и прижать к себе. Они, а не Клив, были ее жизнью. Уэльс, а не Англия, был ее домом.
В темной спальне она сбросила с себя мокрую одежду и натянула сухую рубашку. Затем обернула спутанные волосы полоской старой простыни и, не переставая дрожать, нашла Риса и Мэдока. Они заворчали, когда она их раздвинула. Один из них, завертелся, и Уинн разобрала слова: «Лошадь. Нет, две». Но как только она улеглась между ними, близнецы сразу затихли.
Они были в тепле, а она в безопасности. Эта мысль вновь и вновь прокручивалась у нее в голове, пока она пыталась успокоить быстрое дыхание и прыгающее сердце. Они были в тепле, а она в безопасности.