Вальс-бостон
Шрифт:
– Стоп-стоп ! – завизжал наш руководитель, едва мы прошли десяток тактов. – Юра, ты как руку держишь ?!
– А что ? – я невозмутимо пожал плечами. – Как надо, по-вашему?
– Кисть расслаблена, пальцы сгруппированы, средний смотрит в пол !
– Это классическая постановка, – зная бесполезность спора, все-таки возразил я. – Латину так не танцуют.
– Тан-цу-ют !!! – фальцетом выкрикнул Викстан, ударив печаткой теперь уже по еле дышащему магнитофону. –
– Была одинакова в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году от рождества Христова. А сейчас иная трактовка. Кисть в латине напряжена и выгнута наружу, большой палец…
– Ты меня учить будешь?! – он взорвался уже всерьез, краснея и брызжа слюной. – Будешь учить, да ? Из ансамбля выгоню !
– Где ты партнера найдешь, придурок… – удовлетворенно прошептал я.
Но руку стал держать, как он велел: душу я отвел, большего мне не требовалось.
Откуда во мне кипела такая всепожирающая злость к Викстану? К нему ли, впрочем? Может, к самой жизни ?..
Я удивился своим мыслям.
Да не все ли равно, в конце концов…
Встряхнувшись, я принял в ладони теплые Людины бока.
Перед медленным вальсом моя партнершу, натянуто улыбаясь, подошла к Викстану:
– Виктор Станиславович, композиция скучная. Нельзя изменить что-то?
– Нель-зя, – отрезал он. – «Скучная» ! Вы и эту-то танцуете так, что плакать хочется.
Люда вспыхнула, закусила губу – я схватил ее за руку, не давая наговорить лишнего, и потащил прочь, навстречу занудным аккордам.
Общий вальс, как всегда, был завершающим во всей репетиции. Рая с Андреем сегодня ругались даже на нем, самом безобидном из всех танцев.
Я слышал, как, переходя ко мне при очередной смене партнеров, она злобно шипела ему вслед:
– …с тобой танцевать !!!
Рая не успела сразу погасить раздражение, вызванное своим партнером. И в глазах ее, зеленовато-крапчатых, еще перебегали злые искры. Но через пару тактов размякла и привычно, забыв про разницу наших возрастов, облепила меня всем телом.
– Слышь, Юрий, история какая неслабая ! – жарко прошептала она, тесня меня своими небольшими, но какими-то непристойно твердыми грудками. – Отпад натуральный, сто процентов. Галька наша в тебя втрескалась. По самые уши и еще выше и еще ниже – вот, блин, умора-то !
* * *
Потом, как обычно, мы с Людой топтались на трамвайной остановке.
– Юр, а Юр, – спросила она. – Откуда ты так хорошо знаешь танцевальные тонкости? Все эти алеманы, ботофоги и флеккеры?
– Я же говорил, я прежде танцевал.
– Но неужели у нас можно так выучиться? По-моему даже Викстан не понимает всех твоих названий !
– Можно. Но не у нас.
Я вздохнул и замолчал.
Все,
– Я после школы уехал в Ленинград. Учиться. Не танцам, конечно – занялся ими как следует только в конце первого курса. Потом на учебу плюнул и ушел в профессионалы.
– В профессионалы ? – Люда удивленно вскинула брови.
– Ну да, так принято говорить. Числился столяром в одной конторе, а реально – девять репетиций в неделю, все силы на конкурс. Как в спорте.
Да, так оно и было. Уйдя из института, я устроился именно столяром в небольшое ателье по ремонту мебели – выбрал первое, что подвернулось. Опыта у меня не имелось, но руки всегда были вставлены правильно, в детстве я строил авиамодели. А уж там тонкая работа по дереву не шла ни в какое сравнение с любой мебелью…
– Женился тогда же, – зачем-то добавил я.
– На парикмахерше ? – догадалась Люда.
– Да.
– Чтоб в Ленинграде остаться?
– Не только. Мы с нею работали в паре, а при этом быстро друг к другу привыкаешь. Столько времени приходилось вместе проводить, что все вообще само собой получилось.
– А потом развелся, – Люда бросила острый взгляд. – И вернулся назад?
– Именно так, – кивнул я и состроил невеселую улыбку.
– Но почему… Почему так вдруг ? – пытливо спросила она.– Если у тебя все получалось и шло как надо. Почему ты все бросил? Случилось что-нибудь?
Случилось, – подумал я, испытывая крайнюю неохоту вновь рассказывать о том.
Спасая меня от ответа, на повороте загремел трамвай.
5
– Здоров, Петро-вич…– Геша вкрадчиво подобрался к моему верстаку.
Я понимающе усмехнулся.
Обычно меня тут называли Юрой, Юриком, Юрасиком, Юрцом – в зависимости от настроения – иногда даже Юрёнком.
Обращение же по отчеству предшествовало серьезной просьбе. Которая у моих коллег оставалась всегда одной и той же.
– Здорово, Геша.
Я разогнул спину, оторвавшись от очередной Рассадинской рамы.
– Как жизнь?
– Жизнь? Жисть моя жестянка, – он не спеша развел руками, щелкнул себя по горлу и сокрушенно покачал головой. – В звизду такую жисть.
– Тяжелый случай, – я кивнул с серьезным, непонимающим видом.
Хотя прекрасно знал все слова, которые должны были последовать.
– Слышь, Петрович, – Геша понял, что тонкими намеками от меня сегодня ничего не добьется и сказал прямо. – Уважь, а? Сгоняй за политуркой.